– Мне всегда было весело сидеть с детишками. Особенно когда они засыпали. – Она ещё раз подмигнула, и уже Мия встревоженно выпустила нож из рук. – Особенно хорошо мне запомнился диван Миллеров…

Вот тебе и уютное воскресно-рождественское настроение.

– Ма-ам! – резко сказала Мия одновременно со мной. – Не сейчас!

Про диван Миллеров мы уже знали и совсем не хотели, чтобы мама за завтраком рассказывала, что она на нём пережила. Это было в её собственных интересах.

Пока она переводила дыхание (самым неприятным было то, что у мамы множество нелепых историй, она владела неисчерпаемыми запасами), я решила быстро вставить:

– Я вчера осталась дома, потому что чувствовала себя немного простуженной. А ещё у меня много домашних заданий.

О том, что я рано легла спать в отвратительной шапке-ушанке, украденной у Чарльза, поскольку у меня была тайная миссия, я просто не могла сказать. Мы никому не выдавали то, чем мы занимались в снах, наверное, нам бы всё равно никто не поверил. Или отправили бы нас в психушку к Анабель. Из присутствующих об этом знал только Грейсон, но я была уверена, что после событий, которые произошли два месяца назад, он больше ни разу не переступил порог своей двери в сны, и даже больше – он точно думал, что и мы держались подальше от этого. Грейсон никогда не чувствовал себя хорошо в чужих снах, он считал, что это жутковато и опасно, и пришёл бы в ужас, если бы узнал, что мы просто не могли остановиться. И в отличие от Генри, точно счёл бы мои действия вчерашней ночью аморальными.

Кстати, из-за шапки мне пришлось два раза отмывать голову, но это всё равно не помогло. Когда Лотти взяла добавку яичницы и села опять рядом со мной, мои волосы издали отчётливый треск, а потом прилипли к шерстяному розовому свитеру Лотти. Все за столом засмеялись, и даже я, когда в зеркале напротив стола увидела эту картину.

– Прямо как дикобраз! – сказала Мия, пока я пыталась справиться со своими волосами. – У нас тут сегодня самый настоящий зоопарк. Кстати, про зоопарк: для кого у нас тут столько столовых приборов? – Она указала на пустую тарелку рядом с Лотти. – Дядя Чарльз тоже придёт к нам на завтрак?

Лотти и я одновременно вздрогнули при его упоминании: она, видимо, от радости, а я – скорей, от осознания вины. Мы замерли в ожидании, когда услышали, как дверь открывается, и я стала готовиться к худшему. Но, к облегчению, запах горелого, внезапно ударивший мне в нос, доносился всего лишь от тоста.

Энергичные шаги, которые раздавались в коридоре, принадлежали совсем не Чарльзу, а кому-то другому. Тому, кого нельзя было ни с кем спутать. Мия тихонько вздохнула и многозначительно посмотрела на меня. Да и я закатила глаза. Подгоревший Чарльз был бы мне даже больше по душе. Остатки тёплых рождественских чувств покидали комнату, и вот она уже стояла в дверном проёме – эта рыжая бестия, также известная как «дьявол в платке от Гермес», гражданское имя – Филиппа Аделаида Спенсер или, как говорили Флоранс и Грейсон, бабуля. По слухам, её подруги по бридж-клубу называют её Персиковая Пиппа, но в это я поверю только тогда, когда услышу собственными ушами.

– О, я смотрю, вы начали без меня! – сказала она вместо приветствия. – Это что, американские привычки?

Мы с Мией снова обменялись взглядами. Если дверь в дом не была открыта, значит, у этой бестии имелся ключ. Страшновато.

– Но, мама, ты опоздала на полчаса, – сказал Эрнест и встал, чтобы поцеловать её в обе щеки.

– Серьёзно? Какое время ты мне вчера назначил?

– Никакое, – сказал Эрнест. – Ты же сама это придумала, помнишь? Ты записала на автоответчик, что в девять тридцать придёшь к нам на завтрак.