Наевшись, осмотрелась. Это первый раз с 24 февраля она в люди вышла. Огляделась и ужаснулась: вся площадь была изрыта гусеницами, в центре, на перекрёстке, из асфальта торчал конец «градины», той самой, которая угодила в проезжающую машину с каким-то командиром, в стороне ещё лежало то, что осталось от сгоревшей машины. Но люди шли, шли на запах хлеба, словно ничего вокруг не замечая. С глазами, запорошенными голодом и мукой… В какой-то страшной, грязной и помятой одежде… В сапогах, ботинках, в которых и спали, потому что мало кто раздевался и разувался ночью, ведь в любой момент могло прилететь – и жизнь твоя зависела уже от того, как быстро ты вскочишь и метнёшься на улицу. Многие кашляли. Кто-то молча брал буханку и уходил, не глядя по сторонам, другие стояли кучками, перебрасывались новостями или спрашивали о чём-то:

– Не слышал, что с Иваном? Хата сгорела, а он, говорят, умом тронулся.

– Да жив твой Иван, в школьном подвале сидит. А что про Бугас слышно? Взяли Бугас?

– Чёрта с два! Засели там гады. У них не окопы, а бункеры. А под посадкой гаубицы.

– Мотря, а, Мотря – допытывался какой-то дедушка, – Свет скоро дадут?

– Нащо тоби той свет? Кина дывыться будэш?

– Какие там кина! Дочке позвонить хочу, сказать, шо живой.

– Дозвонышся ище! Бэры бильшэ хлиба.

Кто-то поинтересовался:

– А водку где купить можно?

Толпа дружно засмеялась. Толстощёкая женщина в синем платке похвалила:

– Оцэ людына, и я понимаю. Водкы захотив – то жыты будэ. То як, люды, будэмо жыты?

И все дружно согласились, что жить они будут и никакие обстрелы им не страшны.

Так счастливо начался этот день.

После полудня голодный народ решил вскрыть второй магазин, супермаркет, где было чем поживиться: сдоба, колбаса, сыр, мясо, рыба, полуфабрикаты, а ещё электротовары, одежда, бытовая техника и много-много всего. Тем более, что хозяин магазина – упоротый укр из Волновахи, конечно, он уже давно сбежал из города вместе со всем местным начальством, магазина ему теперь и того, что в нём, не видать. Полдня терпел народ, пока решился помародёрствовать. Продавцы принесли ключи от подсобки, фактически пригласили людей брать всё, что могут унести. Оказалось, что унести могут всё, некоторые даже магазинные тележки домой волокли. Со всего посёлка сбежались люди, и те, кто действительно голодал, и те, у кого подвалы были забиты салом, домашней тушёнкой и прочим добром. Соседка Татьяна потащила мимо окон огромную мягкую игрушку. Остальные жильцы шмыгали туда – сюда с доверху набитыми пакетами. Лидия Даниловна, кое-как доковыляв с палочкой до окна, наблюдала за процессом и комментировала:

– Господи, да зачем им столько? Попёр упаковки туалетной бумаги! Это сколько же надо на унитазе просидеть, чтобы всю её использовать? Сдурел народ…

Мария не собиралась идти на разграбление, да и матери её послать туда дочку не могло прийти в голову. Но тут явилась тётя Валя из первого подъезда, настойчиво затарабанила в окно и, не дожидаясь, пока ей откроют, звонко закричала с улицы:

– Машка! Немедленно бери пакеты и иди в «Кошик». Знаю я тебя, дурочку! Это не воровство. Там ведь всё пропадает, а козлу этому уже ничего не вернётся. Иди сейчас же! Матери хоть что-то поесть принесёшь.

Мария выглянула в окно, а та продолжала:

– Хлеба скоро не будет, хлебозавод в Волновахе разбомбили. И магазинов больше нет. Так что иди, говорю!

Мария взглянула на мать, а та, ничего не говоря, только пожала плечами.

И она пошла, взяв с собой два пакета. Людей было море, жадно волнуясь, они то вскакивали в магазин, то выбегали из него. Первое, что ушло с прилавков, – это еда, которую можно было съесть сразу и которая могла ещё полежать. Несли мясо из отключённых морозильников, уже размытое теплом, но ещё съедобное. Несли копчёную рыбу целыми пластинами, сливочное масло, уже начинавшее превращаться в молочно-жёлтую жижицу. Исчезли консервы в стекле и металле, и прочее, прочее, прочее… Когда Мария, пряча от людей глаза, вошла в торговый зал, полки магазина, где обычно располагались продукты, были почти пусты. Хлеба, конечно же, не было, и колбасы, сыра не наблюдалось. Побродив в толпе, она отыскала не замеченную никем банку консервированной фасоли, стоявшую в неположенном месте, прихватила две бутылки подсолнечного масла, макароны, несколько пакетов пшеничной и рисовой крупы. Дотянулась до верхней витрины и сняла с неё две упаковки чая в пакетиках. Не забыла и о кошачьем корме. Жители посёлка не польстились на него, поэтому Мария забрала все вискасы и феликсы, какие там были. Подумав, прихватила и три чашки: жёлтую, оранжевую и зелёную. Коты шкодливые, квартиру без чашек оставили. Пакеты были полными, надо относить. Понесла домой.