С появлением письма от 21 сентября 1897 г. начался, возможно, самый драматический этап в жизни Фрейда. В течение трех месяцев благодаря самоанализу он восстановил события своего раннего детства. Это привело к открытиям, оказавшим радикальное влияние на будущее человеческой мысли.

С появлением убеждения, что «твердая почва действительности была утрачена», что вполне могло бы удержать человека более слабого, чем Фрейд, от дальнейших изысканий, вся «совратительная» теория происхождения истерии развалилась. Однако он нашел в себе силы заявить, что гордится этим открытием, ибо оно стоило ему больших интеллектуальных усилий и поскольку в результате он обрел способность к жесткой самокритике. Он предполагал, что этот эпизод послужит отправной точкой к достижению грядущих успехов. Его ожидания оправдались. Осознание того, что фантазии его пациентов отражают, как он позже выразился, «психическую реальность», подготовило почву для окончательного открытия детской сексуальности и решающего влияния первых лет жизни ребенка на характер его дальнейшего развития.

Несколькими днями позже, в конце сентября, Фрейд и Флисс повстречались в Берлине. Последовавшие за этой встречей недели позволили Фрейду совершить настоящий «прорыв» в самоанализе. Написанные в октябре 1897 г. три письма, по существу, содержат многие основополагающие психоаналитические открытия.

Во время этого «конгресса» Фрейд не мог только говорить; ему приходилось и слушать. Однако становилось все более очевидным, что Фрейд уже не мог следовать за полетом новых фантазий Флисса. В появившемся сразу по его возвращении первом письме он выразил почтительную неосведомленность:

«Одна из выгод от моего визита к тебе заключается в том, что моя общая осведомленность текущим обликом твоей работы полнилась теперь рядом подробностей. Однако тебе не следует ожидать от меня исчерпывающих замечаний. Там, где я их тебе представлю, я надеюсь, что, ознакомившись с большей их частью, ты непременно примешь во внимание мою ограниченность в такого рода вопросах, выходящих за пределы моей компетентности…»

Мог ли Флисс принять эти слова беспристрастно, да еще при том, что в этом же письме Фрейд рассказал ему и о реконструкции, непосредственно затрагивавшей «невротическую сторону» отношения к нему самому? Следующий параграф отражает сомнения Фрейда гораздо более явно:

«Я по-прежнему благодарен тебе за малейшие проявления твоего бескорыстия; например, за замечания о связи между заражением и зачатием у матери и дочери. Они представляются мне крайне важными, поскольку это может быть объяснено лишь бессмертием зародышевой плазмы[109], а не как-либо фенотипически. Потом мне пришло в голову, что, возможно, это все же не обязательно. Если инфекция у матери возникает в периоды, согласно формуле a. 28 + b. 23, а зачатие дочери также определяется этим уравнением, то тогда различия между ними вновь должны выражаться аналогичной формулой и нет необходимости в существовании какой-то особой связи между заражением и зачатием. Насколько абсурдна такая мысль, судить не берусь. Для этого мне придется узнать о твоей «периодической диспозиции» [по-видимому, термин Флисса. – М. Ш.]».

Этот отрывок иллюстрирует степень двойственности их конфликта; с одной стороны, нескрываемая благодарность за предоставленную информацию, благоговение перед полетом фантазии Флисса, но при этом заметны сомнения Фрейда, которые, впрочем, не распространялись ни на данные наблюдений, ни на «периодическую» гипотезу как таковую и были озвучены только применительно к конкретному вопросу