Это событие произошло в ноябре 1887 г., задолго до начала охлаждения отношений с Брейером, до того, как при лечении истерии Фрейд начал применять метод Брейера, и даже до того, как он начал практиковать гипнотерапию.

Крис полагал, что дополнительным фактором, повлиявшим на развитие дружбы между Фрейдом и Флиссом, стала общность их образовательного уровня, а также литературных и исследовательских интересов. Однако это не объясняет глубину впечатления, произведенного Флиссом на Фрейда. Не может объясняться и исключительным влиянием генетических оснований, якобы обусловивших особую готовность Фрейда к такой дружбе и его восторженную реакцию, отразившуюся в первом письме к Флиссу. Думаю, надо предположить, что особую роль здесь сыграла сама личность Флисса. Видимо, в нем было что-то притягивающее, яркое. В своем письме (обстоятельства написания которого будут оговорены далее) Фрейд говорил: «…для меня ты останешься целителем, прообразом человека, которому можно смело доверить свою жизнь и жизнь своих близких».

Не только Фрейд питал подобные чувства к Флиссу. За относительно короткий отрезок времени Флисс развернул широкую медицинскую практику, не ограничивавшуюся узкими рамками отоларингологии. Кроме того, Флисс выдвинул весьма оригинальную гипотезу, связывавшую друг с другом множество различных симптомов[72]. Глубокая убежденность Флисса в верности своих построений, то, что его пациенты страдали от различных психозов и неврозов, а главное, его умение «магически» воздействовать на личности больных делали его метод лечения весьма действенным. Это, в свою очередь, лишний раз убеждало Флисса в истинности его теорий.

Флисс буквально очаровывал своих друзей и пациентов широтой познаний в области биологии, богатством воображения и неколебимой уверенностью в своих способностях врача. Даже пациентка, которая, как мы увидим, серьезно пострадала от роковой ошибки Флисса, сохраняла доброе отношение к нему на всю оставшуюся жизнь. Особо впечатляет, что в 1925 г., в последней стадии своей болезни, «чарам» Флисса поддался даже такой основательный и здравомыслящий ученый, как Карл Абрахам (см. главу 16).

Биографы гениев существенно расходятся в своих оценках того возраста, в котором выдающиеся люди создают свои основные творения или, по крайней мере, впервые на деле доказывают свой талант. Многие композиторы и художники, как, например, В.-А. Моцарт и Леонардо да Винчи, очень рано раскрыли свои творческие способности. Гений И.-В. Гёте стал очевиден к 20 годам. А. Эйнштейн сформулировал теорию относительности в 26 лет. Иначе было с Ч. Дарвином, «Дневниковые записи кругосветного путешествия на корабле «Бигль» доказывают, что свои идеи он смог полностью осмыслить и опубликовать лишь в 50 лет. Гениальность проявляется только в преклонном возрасте весьма редко. Однако те, кто все-таки «становится гением» на склоне своих лет, являют собой пример того, что Гёте и Фрейд называли взаимодействием приобретенного и врожденного. Последняя «схема», пожалуй, применима к Фрейду в большей степени, чем к другим выдающимся людям.

Когда в 1887 г. Фрейд познакомился с Флиссом, его вполне можно было назвать «гением, находящимся в поиске причины». Ни одно из научных достижений Фрейда, описанных мной в 1-й главе, не вело его по пути решения величайших загадок бытия. Будучи по своей природе бунтарем, Фрейд пренебрежительно относился к «старой гвардии» медицинской школы Венского университета. Ее членам нередко присуждались почетные звания лишь за то, что они занимали высокие посты, либо благодаря знакомству с «нужными людьми».