Но как хочется. Именно сейчас. Да, он человек, он никакой не инопланетянин… Уснуть, и чтобы это все как-нибудь… Само как-нибудь… Но – к лучшему… Или вообще сном оказалось…

– Так, дедушка, поднимаемся.

Оказывается, врачи на кухне, возле дивана. На столе – ярко-оранжевый ящик с распахнутыми створками. Какие-то ампулы, бинты, приборчики, бутыльки, ножницы… Отец сидит, на левой руке эта штука для измерения давления, взгляд пустой, покорный.

Свирину снова хочется заплакать, как тогда, под навесом. И снова наползает прошлое. Совсем недавнее. Совсем-совсем.

Около трех месяцев назад. Прошлый приезд. Начало сентября.

Тогда они каждый вечер играли в домино. И до этого играли – Свирину посоветовали чем-то занимать родителей, чтобы деменция не развивалась. Кроссворды, головоломки, карты, шахматы, домино. Домино мама с отцом когда-то любили, и костяшки были в доме.

Сначала, правда, мама удивилась: «Да зачем время убивать на баловство?» Свирин объяснил, что отцу полезно. Что и ей полезно, не стал говорить. Хотя и ему самому не мешало шевелить мозгами.

Летом сил играть хватало нечасто, а в сентябре темнеет раньше, вечера длиннее. Играли долго, партий по семь, по десять вот за этим столом. И Свирин радовался, замечая, как оживляются родители, особенно было приятно наблюдать за отцом – равнодушный, потухший, он становился азартным, почти не путал костяшки, ставил правильно и часто выигрывал. Очки не записывали, побеждал тот, кто первым закончит. Призом служила или долька мандарина, или конфета, или кусок банана.

«Опять, Валерий Петрович, всех обскакали! – наигранно возмущалась мама. – Нам-то дадите выиграть?» – «Как, – отец разводил руками, – поддаваться, что ли?» – «Ну так и поддайтесь маленько». – «Не-ет, не буду. Мандаринки больно вкусные».

Такие хорошие были вечера. Может, и счастливые…

– Молодой человек, – голос врача, – помогайте.

Свирин вздрогнул, понял, что это его так назвали – молодым.

– Да-да, что? – пошел к дивану и мельком удивился, какой мягкий пол под ногами – прямо проминается. Как по перине идет.

– Майку надо снять.

– Давай, отец, снимем. Приподними руки… так…

Отец слабо, но слушался.

– Ложитесь, дедушка.

Лег. Врач стал прилеплять присоски. Они отлеплялись. Отец был очень худой. И ведь ел нормально, по крайней мере, когда Свирин бывал здесь. Но худел и худел. Может, сознание требовало напитывать тело белками, витаминами, жирами, а организм уже не принимал – готовил…

– Так, вот эту и эту держите. Прижмите крепче.

Свирин надавил присосками на отцовские ребра. Отец застонал.

– Не так сильно, молодой человек. Марина, включай.

Загудел, застрекотал аппаратик. Полезла из него полоса бумаги.

– М-да, – гулкий, в респиратор, вздох врача.

– Плохо, да? – спросил Свирин.

– Как мы их двоих повезем? – вместо ответа ему обратился врач то ли к женщине, то ли к себе самому. – А вторая машина… Все на вызовах.

– Погрузите… в одну. Вместе нас…

Мама уже была здесь. Стояла, держалась за спинку стула.

– Да как вместе? Одна кушетка.

– Я сидя… У вас там сиденья… есть.

Снова гулкий вздох. Долгая, показалось Свирину, пауза. Переступил с ноги на ногу. Пол снова был мягкий, втягивал в себя и двигался. На всякий случай Свирин ухватился за спинку другого стула. Подумал: «Если что – не удержусь».

– Что, в больницу? – приоткрыл глаза отец.

– Надо, – неуверенный ответ врача. – Давление совсем слабое, и остальное.

– Везите нас скорее… пожалуйста! – последним усилием воскликнула мама; качнулась, врач поймал ее за плечо:

– Да. Сейчас… Марина, собирайся, я за Геннадием.