Каким-то тайным секретом обладали эти две слегка странные женщины, он позволял им полностью владеть вниманием первоклашек в переполненном классе, и я не помню, чтобы сёстры когда-нибудь повышали голос.

В классе были дети, не подготовленные к школе и отстающие, но я не помню, чтобы их когда-то ругали или давали чувствовать, что они хуже других. И они вместе со всеми втягивались в обучение, как в весёлую и интересную игру.

Мы слушали своих учительниц и соперничали, просясь ответить на вопросы. Веру Сергеевну побаивались, а у добрейшей Ольги Сергеевны изо всех сил старались заслужить похвалу, но любили одинаково обеих.

На каждом их уроке, похожем на игру, мы узнавали что-то интересное, учиться было не трудно: я воспряла духом и больше не чувствовала себя отстающей тупицей – скорее даже наоборот.

Но об этом после, а сейчас для полноты картины не могу не вспомнить, что, кроме этих двух, у нас была ещё одна учительница. И была она настолько ярким персонажем, что запомнилась мне во всех своих, более чем удивительных, чертах и деяниях.

Она преподавала нам музыку и пение, но, кроме этих обязательных предметов, она, скорее всего по своей инициативе, ставила спектакли с танцами и мелодекламацией, где артистами выступали ученики всех трёх начальных классов.

На своих уроках музыки она сама пела и играла и рассказывала нам много разного, имеющего отношение к театру и музыке. Не все из учеников могли воспринять смысл этих речей, но её громкого окрика все боялись по-настоящему, и даже озорные мальчишки, затихнув, стояли и слушали.

Это была маленькая, кособокая и сухонькая старушка с очень звонким голосом и властными манерами.

Было абсолютно непонятно, как её неистощимая энергия могла уместиться в столь малом, буквально птичьем, тельце. Имя этой служительницы муз было Ольга Францевна.

Не знаю, кем она была в своей прошлой жизни, но, в отличие от двух сестёр, она явно никогда не была учительницей начальной школы. Когда я вспоминаю, как она сама играла и пела и что заставляла нас выучивать, до меня только теперь доходит вся необычность её личности.

Как в свои немолодые годы она справлялась с тем, чему добровольно посвятила себя; что могло руководить её, столь бурной, фантазией и откуда она брала силы быть одновременно музыкантом, певицей, хореографом и режиссером? И, что самое главное, – управлять столь разнородной массой не только детей, но и взрослых.

Лицо Ольги Францевны было всегда густо напудрено и подкрашено, на голове была сложная повязка из переливающегося шёлка, низко спущенная на лоб. Из-под неё выглядывали одинаковые рыжие завитки, они казались приклеенными, как бывает у кукол. Возможно, это так и было – без повязки и завитков мы Ольгу Францевну никогда не видели.

Зато её платья, свидетели «другой жизни», всегда были разные, необычного фасона, с блестящими отделками, они скрывали дефекты её фигуры. На фоне двух наших учительниц, одетых почти по-монашески и говоривших не повышая голоса, Ольга Францевна выглядела яркой и громкоголосой экзотической птичкой.

Её одежды струились и развевались, когда, метнувшись от рояля, она неслась по залу, и, показывая фигуры танца, хватала за плечи неповоротливых, и тут же стремительно летела обратно к роялю.

Раздавалось громогласное «И-и! Раз!», за этим следовал аккорд.

У неё был сильный поставленный голос, он напоминал голос очень популярной в те годы певицы этнического стиля – Ирмы Яунзем. Кстати, и репертуар того, что мы с ней разучивали, и того, что она пела сама, тоже был близок к этому жанру.