Весь вечер я уделял внимание двум девушкам, которые, явно ревнуя друг к другу, передавали мне записочки с нетерпеливым вопросом, кого из них я предпочту для котильона. Дело в том, что приглашение «на котильон» считалось сигналом окончательного выбора кавалером своей дамы.

Но я для себя уже твёрдо знал, что влюблён. И не в одну из них, а в третью, на которую весь вечер тайно поглядывал, но, сгорая от ревности к её кавалеру, всё же продолжал вести эту рискованную игру до самого конца праздничного бала.

В двенадцать часов молодёжь стала рассаживаться вдоль стен, готовясь к котильону, старшее же поколение готовилось к ужину в столовой. Сейчас мало кто помнит этот танец, объединявший все известные: вальс, мазурку, польку. Если коротко, то все танцевали то, что громко объявлял кавалер-кондуктор и начинала ведущая пара. В танцы включались элементы игры.

Сначала две мои подружки весело соперничали друг с другом в танце с прикосновением. По правилам, они обе подходили ко мне со спины и клали руки на плечи. Я же, не глядя, должен был взять одну из предложенных рук и, повернувшись лицом, закружить выбранную подружку в туре вальса. Когда я выбирал одну, другая с досадой и ревностью отходила в сторону дожидаться другого кавалера.

Но вот объявили танец с цветком, который я должен был вручить той единственной, с которой хочу провести остаток вечера. И, неожиданно для всех присутствующих, цветок я преподнёс той, о которой не переставал думать – стройной, с пухлыми щёчками Лизе – моей будущей жене. Мы так и протанцевали с ней целый час с этим цветком. Котильон закончился весёлым танцем с разными фигурами гранд-pa, после которого мы уже не разлучаясь, оба запыхавшиеся и счастливые, отправились к столу, который накрыли для молодёжи.

Помню, тогда подавали разнообразную рыбу, жареную птицу, оформленную в перья. Повара особенно красиво украсили пломбиры в виде моделей дворцов, с горящим внутри огнём. Из сладкого было ещё консоме в чашках с пирожными, мороженое, пломбир, мусс.

Весь следующий год я буквально порхал от счастья, не представляя и дня без того, чтобы не увидеть мою Лизу. Она жила с родителями и многочисленными братьями и сёстрами в красивейшем доме из красного кирпича, и мы часто гуляли по их огромному саду с беседками и гротами. Это были самые беззаботные и счастливые дни нашей жизни.

Лиза была дочерью известного тогда в России «солодовенного короля» Мартышкина.

Мартышками в Поволжье раньше называли шустрых и нахальных чаек, также стали называть и людей – посредников между крестьянами и купцами в закупках зерна. Крестьяне-мартышки селились на перекрёстках дорог, соединяющих деревни с городскими крупными базарами и мельницами, и перекупали зерно, собранное у соседей. Затем, с выгодой, доставляли его оптом пензенским купцам. Вот одним из таких поселений и была эрзянская деревенька, в которой прозвище «мартышки» стало фамилией.

Дед моей суженой занялся в этой деревне солодом. Он выращивал и скупал ячмень, проращивал его в солодовне и продавал. Дело оказалось прибыльным, и мордвин-старовер перебрался с тремя подросшими сыновьями в Пензу, принял православие и записался в купечество. По законам того времени, чтобы в полной мере пользоваться купеческими привилегиями (получать банковские кредиты, участвовать в общественном городском управлении и другое), надо было принадлежать к РПЦ, а православные купцы, независимо от этноса, у нас уже значились в документах как великорусы.

Мой дед тоже был мордвином, только относился к этносу мокша. В Пензу он перебрался в середине XIX века из города Спасска. В мордовских поселениях тех лет самые высокие места носили название «Вярьвиль», что так и переводится на русский язык, как «высокое место». Видимо, отсюда и пошла фамилия в нашем роду – Вярьвильские.