Даже в завещании в отличие от большинства осужденных он не льстил ни Нерону, ни Тигеллину, ни кому другому из власть имущих, но описал безобразные оргии принцепса, назвав поименно участвующих в них распутников и распутниц и отметив новшества, вносимые ими в каждый вид блуда, и, приложив печать, отправил его Нерону. Свой перстень с печатью он сломал, чтобы ее нельзя было использовать в злонамеренных целях (Анналы. XVI, 18–19; пер. А. С. Бобовича с незначительными изменениями).
Среди людей, кто в ту пору получил от Нерона приказ умереть, были люди менее ироничные, чем Петроний, но не менее мужественные, чем он. В Риме сложился феномен политического диссидентства[28]. На последних часах наиболее авторитетного представителя этого движения, Тразеи Пета, обрываются «Анналы» Тацита.
Потом были хаос и ужасы гражданских войн 68–69 годов. Потом было всякое, но со временем в повадках и политике императоров стало ощутимо проявляться гуманное начало. Римлянам дорогу к гуманности открывала административная деловитость. Ведь деловитость предполагает и даже настоятельно требует умения учитывать интересы и стремления других людей. Деловитость способствует поддержанию такого уклада жизни, где сама упорядоченность хода вещей делает ненужными вспышки произвола и насилия. На некоторых моментах, связанных с гуманизацией римской политической жизни, я останавливался в недавней статье, опубликованной в этом журнале и посвященной Плинию Младшему[29], одному из сотрудников императора Траяна, чье правление (98–117 годы) было вехой в установлении длительного периода конструктивной политики. Траяном и его преемниками власть передавалась не по наследству, как в царской династии, а от лучшего к лучшему. Но вышло так, что Марка Аврелия, философа на троне, сменил в 180 году его сын Коммод, который довольно скоро стал чудить в духе Калигулы и Нерона.
Народ недолюбливал Марка за то, что тот, придя в Колизей (совсем не появляться там было бы политически неприличным), упирался взглядом в свои свитки, не желая вместе со всеми радоваться баталиям гладиаторов. Распустили слухи, что жена императора изменяет ему с матросами. Но дело не в матросах, а в лицемерии и шизофрении политического строя, установленного Августом: единовластие продолжали именовать республикой. Одно дело, когда заслуженный администратор и генерал, будучи императором, публично объявлял другого заслуженного администратора и генерала своим преемником, соправителем и сыном. Другое дело, когда волею обстоятельств новым императором становился молодой человек, который не мог себе объяснить, по какому праву он властвует над Римом и половиной мира. Его надтреснутую психику продолжали расшатывать льстецы и привычка делать только то, что хочется. Если Нерон строил из себя актера, то Коммоду больше нравилась роль гладиатора. Он был скромнее Калигулы: тот выставлял себя Юпитером на Земле, а Коммод – всего лишь Геркулесом. Подозрительных сенаторов он истреблял ревностно.
В ночь на 1 января 193 года Коммод пал жертвой заговора. Император, сменивший его у власти, не понравился преторианцам, и они убили его. А затем… (Будь я автором fin de siècle, я бы сказал, что тогдашний начальник преторианцев был подлинным Художником; назову его на современный лад акционистом.) А затем преторианцы выставили право стать императором на аукцион. Покупатель нашелся. Но тогда командиры пограничных легионов призвали солдат вступиться за поруганное отечество. Быстрее других в Рим поспел Септимий Север. Армия разогнала всю эту преторианскую сволочь, а императором сделала своего предводителя.