– Приснилось.

Я говорил ему чистую правду, и я не знал своей вины перед этими людьми, по вина была, и она заставляла меня послушно отвечать на вопросы лесника.

– Имя приснилось?

– Я видел Марию Павловну раньше. Несколько дней назад.

– Где?

– Здесь, на рынке.

Лесник, разговаривая со мной, поглядывал в сторону прилавка, где женщина неловко связывала пустые корзины, складывала на весы гири, собирала бумагу.

– И что дальше?

– Я был здесь несколько дней назад. И купил десяток яиц.

– Сергей Иванович, – окликнула женщина, – весы сдать надо.

– Сейчас помогу.

Кто он ей? Он старше вдвое, если не втрое. Но не отец. Отца по имени-отчеству в этих краях не называют.

Лесник не хотел меня отпускать.

– Держи. – Он протянул мне чашку весов, уставленную кеглями гирь. Сам взял весы. Мария Павловна несла сзади пустые корзины. Она шла так, чтобы между нами был лесник.

– Маша, ты яйцами торговала? – спросил лесник.

Она не ответила.

– Я ж тебе не велел брать. Не велел, спрашиваю?

– Я бритву хотела купить. С пружинкой. Вам же нужно?

– Дура, – сказал лесник.

Мы остановились у конторы рынка.

– Заходи, – велел он мне.

– Я тоже, – сказала Маша.

– Подождешь. Ничего с тобой здесь не случится. Люди вокруг.

Но Маша пошла с нами и, пока мы сдавали весы и гири сонной дежурной, молча стояла у стены, оклеенной санитарными плакатами о вреде мух и бруцеллезе.

– Я вам деньги отдам, – сказала Маша леснику, когда мы вышли, и протянула кошелек.

– Оставь себе, – проворчал Сергей Иванович.

Мы остановились в тени за служебным павильоном. Лесник посмотрел на меня, приглашая продолжить рассказ.

– Яйца были необычными, – продолжал я. – Крупнее куриных и цвет другой… Потом я увидел сон. Точнее, я грезил наяву. И в этом сне была Мария Павловна. Там ее звали Луш.

– Да, – сказал лесник.

Он был расстроен. Ненависть ко мне, столь очевидная в первый момент, исчезла. Я был помехой, но не опасной.

– Мотоцикл у ворот стоит, – показал лесник Маше. – Поедем? Или ты в магазин собралась?

– Я в аптеку хотела. Но лучше в следующий раз.

– Как хочешь. – Лесник посмотрел на меня. – А вы здесь что, в отпуске?

– Он стал официально вежлив.

– Да.

– То-то я вас раньше не встречал. Прощайте.

– До свидания.

Они ушли. Маша чуть сзади. Она сутулилась, может, стеснялась своего высокого роста. На ней были хорошие, дорогие туфли, правда, без каблуков.

Я не сдержался. Понял, что никогда больше их не увижу, и догнал их у ворот.

– Погодите, – попросил я.

Лесник обернулся, потом махнул Маше, чтобы шла вперед, к мотоциклу.

– Сергей Иванович, скажите только, что за птица? Я ведь цыпленка видел.

Маша молча привязывала пустые корзины к багажнику.

– Цыпленка?

– Ну да. Розовый, голенастый, с длинным клювом.

– Бог его знает. Может, урод вылупился. От этого… от радиации… Вообще-то яйца обыкновенные.

Лесник уже не казался ни сильным, ни решительным. Он как-то ссохся, постарел и даже стал невзрачным.

– И яблоки обыкновенные?

– К чему нам людей травить?

– Такие здесь не растут.

– Обыкновенные яблоки, хорошие. Просто сорт такой.

Сергей Иванович пошел к мотоциклу. Маша уже ждала его в коляске.

Из ворот рынка вышел человек, похожий на арбуз. И нес он в руке сетку, в которой лежало два арбуза. Арбузы были ранние, южные, привез их молодой южанин, задумчивый и рассеянный, как великий математик из журнального раздела «Однажды…». Продавал он эти арбузы на вес золота, и потому брали их неохотно, хотя арбузов хотелось всем.

– Сергей! – возопил арбузный толстяк. – Сколько лет!

Лесник поморщился, увидев знакомого.

– Как жизнь, как охота? – Толстяк поставил сетку на землю, и она тут же попыталась укатиться. Толстяк погнался за ней. – Все к вам собираемся, по дела, дела…