– Не знаю.

– Ну ладно. – Нолли встал и опять подтянул ремень. – Пойду проедусь по городу.

– Давай, – сказал Перкинс, закуривая.

– Ты не поедешь?

– Нет, посижу тут еще немного.

– Ну, тогда до скорого.

Нолли спустился вниз, думая (уже не в первый раз), когда же Перкинс уйдет и уступит ему свое место. Какое же преступление можно раскрыть, посиживая на ступеньках муниципалитета?

Перкинс смотрел ему вслед с легким чувством облегчения.

Нол ли – хороший парень, но чересчур деятельный. Он опять достал свой нож, раскрыл его и принялся чистить ногти.

Джерусалемс-Лот (Судьба Иерусалима) был основан в 1765 году, за 55 лет до того, как Мэн по Миссурийскому компромиссу сделался штатом. Через двести лет годовщина этого события была отмечена фейерверком и гуляньями в городском парке; индейский костюм Дебби Форрестер загорелся от случайной искры, а шестерых парней Перкинс Гиллспай отправил в холодную за появление на людях в нетрезвом виде.

Город получил свое имя по совершенно прозаическому поводу. Одним из первых обитателей этих мест был долговязый суровый фермер по имени Чарльз Белнэп Тэннер. Он держал свиней, и одного из хряков назвал Иерусалимом. Как-то злосчастный хряк вырвался из свинарника и убежал в лес. После этого еще долгие годы Тэннер зловещим тоном предостерегал детей, когда они выходили за околицу: «Будьте осторожны! Помните о судьбе Иерусалима!» Память об этом сохранилась и дала городу название, которое не означало, по существу, ничего, кроме того, что в Америке и свинья может попасть в историю.

Главная улица, сначала именовавшаяся Портленд-Пост-роуд, была в 1896-м переименована в честь Элиаса Джойнтнера. Он шесть лет избирался в палату представителей (до самой смерти, последовавшей от сифилиса в возрасте пятидесяти восьми лет) и был единственным историческим деятелем в городе, если не считать хряка Иерусалима и Пэрл Энн Баттс, которая в 1907-м сбежала в Нью-Йорк, чтобы стать актрисой.

Брок-стрит пересекала Джойнтнер-авеню в самом центре, и город на карте походил на мишень, почти круглый, кроме небольшого выступа на востоке, где граница доходила до Ройял-ривер.

Северо-западная часть была самой лесистой и возвышенной в городе. Древние пологие холмы спускались к самому городу, и на одном из них как раз и стоял дом Марстенов.

Большую часть северо-восточной стороны занимали луга – люцерна, тимофеевка и клевер. Здесь протекала Ройял-ривер, ленивая речушка, почти сравнявшаяся со своими берегами. Она текла под деревянным мостом на Брок-стрит и уходила на север, где за миллионы лет прорезала в толще гранита русло в пятьдесят футов глубиной. Дети называли это место Прыжок пьяницы из-за того, что несколько лет назад Томми Рэтбун, сводный брат Вирджа Рэтбуна, разбился там, пытаясь в пьяном виде пройти в город. Речка впадала в сильно загрязненный Андроскоггин, но сама не была грязной: единственным промышленным предприятием в Лоте была давно закрытая лесопилка. Летом часто можно было видеть рыбаков на мосту у Брок-стрит, и в Ройял никогда не переводилась рыба.

Юго-восточная часть считалась самой красивой. Во время пожара она выгорела, но там не осталось пепелищ или уродливых развалин. По обеим сторонам Гриффен-роуд земля принадлежала Чарльзу Гриффену, крупнейшему фермеру района, и со Школьного холма можно было видеть сияющую на солнце алюминиевую крышу его сарая. Вокруг были и другие фермы, но в большинстве домов жили рабочие, ездящие на работу в Портленд или Льюистон. Иногда, осенью, можно было стоять на вершине Школьного холма, вздыхать запах гари и видеть разъезжающий там и сям фургон Добровольной пожарной охраны, кажущийся сверху игрушечным. Урок 51-го не прошел для города даром.