Викарий Мендоза нервно постукивал пальцами по подлокотнику своего кресла.

– Эти чертовы агенты Нимбуса – не единственные, кто тебя ищет, – проговорил он. – Пора раскрываться.

Грейсон понимал, к чему это приведет. Как единственный из людей, имеющий полный доступ к Гипероблаку, прятаться он более не мог. Пришло время определиться в своей новой роли. Конечно, Грейсон мог бы спросить, что ему делать, у самого Гипероблака, но делать этого не хотел.

Жизнь вне связи с Гипероблаком была ужасной, но одновременно она научила Грейсона полагаться только на себя. Он привык сам принимать решения, основываясь только на собственных размышлениях и выводах. И тот шаг, который ему предстоит – выйти из тени и объявить миру о своем в нем присутствии, – он сделает сам, не утруждая Гипероблако.

– Да, пора, – согласился он с викарием. – Раскроюсь, но только на своих условиях.

Взглянув на Грейсона, Мендоза усмехнулся. Видно было, как вращаются шестеренки в его седой голове.

– Ну что ж, – сказал викарий, – тогда выбрасываем тебя на рынок.

– На рынок? – в свою очередь усмехнулся Грейсон. – Я что вам, кусок мяса? Я не это имел в виду.

– Хорошая мысль, прозвучавшая в нужное время, полезнее и вкуснее, чем самый нежный стейк.

Именно этого и ждал Мендоза – стать режиссером Грейсона, организовать его выход на большую сцену. Сама идея должна была, вне всякого сомнения, принадлежать Грейсону – если бы ее предложил викарий, тот бы стал сопротивляться. Наверное, так грубо и бесцеремонно похитив Грейсона, бывшие агенты Нимбуса сослужили ему и добрую службу, поскольку открыли глаза на более широкую картину, чем та, в которой он пребывал до этого. И, хотя викарий Мендоза был не очень тверд в своем тонизме, присутствие Грейсона в монастыре заставило его усомниться в своих сомнениях.

Именно Мендоза первым поверил Грейсону, когда тот заявил, что Гипероблако по-прежнему с ним разговаривает. Викарий понял, что Грейсон играет важную роль в некоем грандиозном плане, относящемся к делам всей Земли, и Мендоза подумал – а почему бы и ему не стать частью этого плана?

– Ты явился к нам неспроста, – сказал Мендоза, когда Грейсон оказался в монастыре. – Великий Резонанс имеет не одну форму звучания.

Теперь, спустя два месяца, сидя в седане рядом с Грейсоном и обсуждая с ним стоящие перед ними обоими великие цели, Мендоза чувствовал себя важным и значительным.

Этот внешне непритязательный молодой человек сможет поднять религию, которую исповедуют тоновики, а также и самого Мендозу на новый, более высокий уровень.

– Первое, что тебе нужно, – это имя, – сказал викарий.

– У меня уже есть имя, – покачал головой Грейсон, но Мендоза отмахнулся от него.

– Слишком простое, – сказал он. – Ты должен предстать перед миром как нечто неординарное. Выходящее за рамки обыденных представлений.

Викарий посмотрел на Грейсона, словно пытался увидеть его в новом свете.

– Ты – бриллиант, Грейсон! И мы должны поместить тебя в достойную оправу, чтобы ты засиял по-настоящему.

Бриллианты.

Четыреста тысяч бриллиантов покоились на дне океана, заточенные в Подвале Реликвий Прошлого и Грядущего, в стальном кубе, помещенном в другой стальной куб. Каждый из камней стоил состояния, размеры которого в Эпоху смертных люди и представить не могли – потому что камни эти не были обычными драгоценными камнями. Эти бриллианты составляли важнейшую часть кольца, сияющего на пальце жнеца. Около двенадцати тысяч камней уже украшали руки живущих жнецов, но что такое жалкие двенадцать тысяч по сравнению с тем количеством, что хранилось в Подвале Реликвий? Этого количества хватило бы, чтобы служить нуждам человечества до скончания времен; эти бриллианты могли бы сверкать на руках тысяч и тысяч поколений жнецов.