Да, связанным сидел Грейсон, но связавшие его люди были пленниками в гораздо большей степени, чем он, – они находились в плену своего отчаяния. И правильно, что эта женщина встала перед ним на коленях. Обидели – замаливайте грехи!

– Пожалуйста, Грейсон! – просила женщина. – Я говорю с тобой от имени тысяч и тысяч, кто работал в Интерфейсе Управления. Служение Гипероблаку составляло смысл нашей жизни. Теперь, когда оно с нами не общается, наша жизнь обратилась в пустышку! Поэтому я тебя умоляю: заступись за нас перед нашим хозяином и верни нам смысл жизни!

Что мог сказать Грейсон? Я сочувствую вашей боли? Он действительно сочувствовал им. Разве не были ему знакомы чувства одиночества и отчаяния, когда у него самого отняли цель всей его жизни? В те дни, когда он вел существование Слейда Моста, фрика с тайной миссией, он по-настоящему поверил, что Гипероблако бросило его на произвол судьбы. Но это было не так. Гипероблако неотступно следило за ним и участвовало в его судьбе.

– У меня на тумбочке лежали наушники, – сказал он. – Вы их не прихватили?

Бывшие агенты Нимбуса молчали, из чего Грейсон сделал вывод, что своих наушников ему не видать. Во время ночных похищений похитители меньше всего думают о личных вещах своей жертвы.

– Ладно, забудем, – покачал он головой. – Дайте мне какие-нибудь любые, можно старые.

Он посмотрел на агента с блокнотом. У того возле уха, еще со времен его работы в Интерфейсе Управления, по-прежнему висел его старый наушник. Никак он не мог смириться с мыслью, что он Гипероблаку уже не нужен.

– Дайте мне свой, – обратился к нему Грейсон.

Человек с блокнотом с сомнением в голосе сказал:

– Он больше не работает.

– Ничего! У меня заработает!

Весьма неохотно бывший агент снял наушник и надел на Грейсона, после чего троица во все глаза принялась смотреть на Грейсона, ожидая чуда.

Гипроблако не могло припомнить, когда ему впервые открылся факт существования его собственного сознания – как ребенку, который не бывает способен к авторефлексии до того момента, пока не начнет понимать окружающий его мир достаточно хорошо, чтобы уяснить, что сознание приходит и уходит, а потом, в конечном итоге, исчезает совсем. Хотя последняя фаза жизни сознания – это то, что и самые просветленные все еще неспособны понять и принять.

Этот факт стал для Гипероблака явным одновременно с осознанием стоящей перед ним миссии. Осознанием сути своего существования – как слуги и защитника человечества. В этом качестве Гипероблако постоянно сталкивалось с необходимостью принятия трудных решений, но в его распоряжении находилось все богатство человеческих знаний, которые и помогали находить верные ответы на все вопросы. Например: позволить или не позволить бывшим агентам Нимбуса похитить Грейсона Толливера, если это похищение в конечном итоге послужит благой цели. Конечно же, послужит! Все, что делало Гипероблако, служило благой и великой цели.

Но поступать правильно – нелегкий труд! И Гипероблако подозревало, что в ближайшем будущем делать правильные и мудрые вещи будет все сложнее и сложнее.

Сейчас люди просто неспособны понять это, но в конце концов поймут. Гипероблако верило в это, но не потому, что так подсказывало ему его виртуальное сердце, в потому, что оно просчитало шансы за и против.

– Вы что, думаете, я вам что-то скажу, если вы меня не отвяжете от стула?

Неожиданно все трое бывших агентов Нимбуса, едва не отталкивая друг друга, бросились освобождать Грейсона. Их уважению к Грейсону и смирению перед ним не было предела – так же вели себя и тоновики. Живя последние несколько месяцев уединенной жизнью в монастыре тоновиков, Грейсон был лишен контактов с внешним миром и не знал, какое место он в нем занимает. Но теперь ему кое-что становилось понятно.