Но Ситра не сама выбрала это место. Место было указано в полученном ею письме.

Встретимся в полночь у Памятника смерти.

Ситра усмехнулась. Полночь. Памятник смерти. Звучит напыщенно, как в романах эпохи смертных. Но потом она поняла, от кого пришло письмо. Оно не было подписало, внизу просто стояла буква «Л». Датой встречи было указано десятое ноября. К счастью, жатва, намеченная на этот день, должна была состояться недалеко от Питтсбурга.

Питтсбург был отличным местом для тайных встреч. Жнецы неохотно заезжали сюда, и заниматься своим делом здесь не любили. Местечко казалось им чересчур мрачноватым: какие-то люди бегают в саванах, окровавленных одеждах, с пластиковыми ножами. Веселятся по поводу самых жутких и отвратительных вещей. Жнецы, относившиеся к смерти серьезно, видели в этом проявление дурного вкуса.

Хотя Питтсбург был самым близким к «Водопаду» большим городом, Жнец Кюри никогда здесь не работала.

– Убивать кого-то в Питтсбурге – это чересчур, – говорила она.

Поэтому встреча с кем-либо из собратьев по профессии Ситре представлялась маловероятной. Единственные жнецы, которых можно было наверняка здесь увидеть, были статуи в Мемориальном парке, вперившие надменные взгляды в поверженный черный обелиск.

Ровно в полночь из-за большого обломка черного обсидиана вышла мужская фигура. Поначалу Ситра решила, что это один из участников вечного Хеллоуина. Но фигура была, как и Ситра, без костюма. Свет от фонаря высветил этого человека, и по походке и посадке головы Ситра сразу же узнала, кто это.

– Я думал, ты будешь в мантии, – сказал Роуэн.

– Я рада, что ты не надел свою, – отозвалась Ситра.

Он подошел ближе, и свет упал на его лицо. Он был бледен, словно месяцами не видел солнца. Призрак, а не человек.

– Хорошо выглядишь, – сказал Роуэн.

Она кивнула, но не стала отвечать любезностью на любезность, потому что Роуэн совсем не собирался быть любезным. Холодные усталые глаза – словно, пережив больше, чем ему хотелось бы, Роуэн спрятался от себя и от всего мира за этой холодностью, чтобы уберечь хотя бы частицу своей души. Но вот он улыбнулся – теплой, искренней улыбкой. Здравствуй, Роуэн, – сказала Ситра про себя. – Ты прятался, но я тебя нашла.

Ситра увела Роуэна прочь от света, в тень, где их не мог увидеть никто, кроме инфракрасных камер «Гипероблака». Но здесь камер видно не было. Не исключено, что они нашли по-настоящему укромный уголок парка.

– Я рад вас видеть, Жнец Анастасия, – сказал Роуэн.

– Прошу тебя, не зови меня так, – попросила она. – Зови меня Ситрой.

Роуэн усмехнулся:

– Разве это не будет нарушением закона?

– Из того, что мне известно, все, что ты сейчас делаешь, есть грубейшее нарушение закона.

Роуэн помрачнел:

– Не верь всему, что слышишь.

Но Ситре это было важно, и она должна была услышать это именно от Роуэна.

– Правда, что ты убиваешь и сжигаешь жнецов?

Его явно задел вопрос – в нем он услышал обвинение.

– Да, я прерываю жизни тех жнецов, которые не заслуживают того, чтобы быть жнецами, – ответил он. – Но в моих действиях нет жестокости. Я прерываю их жизни быстро и не причиняя страданий – так же, как это делаешь ты. А сжигаю я их для того, чтобы их невозможно было восстановить.

– И Жнец Фарадей не возражает?

Роуэн отвернулся.

– Я не видел Фарадея уже много месяцев, – сказал он.

Он объяснил Ситре, что после его побега с Зимнего конклава в прошлом январе Фарадей, которого все считали мертвым, увез его в свой дом на берегу Амазонии. Но там он скрывался всего несколько недель.

– Мне пришлось уехать, – сказал Роуэн Ситре. – Я услышал… зов. Я не в состоянии этого объяснить.