– И не надейся.

Вздыхаю.

– Тогда заяви о себе. Зайди на сайты знакомств.

Меган делает круглые глаза и достает из сумочки «Дольче и Габбана» блеск для губ.

– Думаешь, красивым миллионерам нравятся короткоручки?

– Я серьезно, Меган, ты можешь найти мужчину лучше. – Мысли становятся слишком навязчивыми. – Слушай, а как начет Брэда?

– Адвокат твоей матери?

– Да. Он милый. Как он тебе?

Меган всецело занята губами.

– Угу. Только одна маленькая проблемка.

Вспыхиваю.

– Что еще? Он недостаточно богат?

– Не в этом дело. – Меган вытягивает губы, любуясь результатом. – Просто он уже влюблен в тебя.

Меня отбрасывает на спинку стула как от удара. Бог мой! Не может быть! У меня же есть Эндрю… В некотором смысле.

– С чего ты взяла? – лепечу я.

Меган пожимает плечами.

– А какого черта ему тебе помогать?

Мне следует радоваться. Впрочем, мне нужна дружба Брэда, а не его ухаживания.

– Ошибаешься. Он помогает потому, что обещал маме. Поверь, это так. Это своего рода благотворительность с его стороны.

Вместо того чтобы ввязаться в спор, Меган покорно кивает:

– А, ну теперь ясно.

Понуро опускаю голову. Чем же я отличаюсь от Меган, если думаю о будущем, не порвав с прошлым?

Дрожащими руками открываю письмо. Несколько раз перечитываю фразу: «И ты, моя милая, заставляй себя делать то, чего страшишься». Зачем, мама? Зачем ты меня принуждаешь? Убираю письмо в карман и толкаю створку ворот.

Прошло более шести лет с тех пор, как я последний раз посещала кладбище Святого Бонифация. Тогда мы приходили сюда с мамой. Сначала мы поехали, кажется, покупать подарки к Рождеству, но мама настояла, чтобы мы немного изменили маршрут. Помню, что день был холодный, ветер кружил по улицам, разметая снег, словно злился, что его выпало так мало, и сковывал лужицы льдом. Борясь со штормовым ветром, мы с мамой прикрепили венок к надгробию на могиле отца. Потом я вернулась к машине и спешно завела мотор. Сквозь решетку печки повалил горячий воздух, под которым я пыталась согреть руки и украдкой наблюдала за мамой, стоящей у могилы, чуть склонив голову. Через несколько минут она утерла рукой в перчатке глаза и перекрестилась. Когда она садилась в машину, я сделала вид, что озабочена настройкой радио, стараясь избавить ее от объяснений. Мне было неловко, что она все еще испытывает чувства к мужу, так легко ее предавшему.

Сегодняшний день совсем не похож на тот. Стоит прекрасная осенняя погода, небо чистое и синее, и приближающаяся зима кажется миражом. Листья играют в догонялки с теплым ветерком, белки перепрыгивают с ветки на ветку в поисках орешков, от этого я чувствую себя особенно одиноко на безлюдном кладбище.

– Тебе, наверное, интересно, зачем я пришла через столько лет, – шепчу я, вглядываясь в надгробие. – Ты думаешь, я такая же, как мама, и не умею тебя ненавидеть?

Смахиваю пожухлые листья с каменной плиты. Лезу в сумку и достаю из кошелька фотографию, лежавшую между читательским билетом и абонементом в спортзал. Эта фотография с заломами и потрепанными углами единственное наше изображение вдвоем. Снимок сделала мама в рождественское утро, тогда мне было шесть. Я одета в красную фланелевую пижаму и опираюсь на колено отца, сложив руки, словно для молитвы. Отец положил одну руку мне на плечо, вторая безвольно лежит рядом. На лице заметна легкая улыбка, но глаза при этом пустые.

– Что со мной было не так, папа? Почему я никогда не могла заставить тебя улыбаться? Почему тебе было так сложно обнять меня?

В носу защипало. Поднимаю глаза к небу, надеясь на умиротворение и покой, которые мама обязательно должна была приложить к оставленному списку. Однако ощущаю лишь прикосновение теплых солнечных лучей и ноющую боль в сердце. Лицо с детским выражением окроплено слезами. Стираю их рукавом рубашки, отчего ткань становится влажной и бугристой.