Недалеко от моего дома было художественное училище, чуть подальше – университетская библиотека. Шла я, конечно, в библиотеку – на носу была курсовая, сделанная только наполовину. Вдруг бросилось мне в глаза объявление, написанное большими печатными буквами: требуется натурщица. Чуть ниже приписка: рубль в час. Я остановилась у дверей училища. Академический час – это сорок пять минут. Стало быть, за три часа реального времени можно получить целых четыре рубля. Замечу, что бутылка кефира тогда стоила двадцать восемь копеек. Ничего себе зарплата… Почти как у отца, который руководил большим научно-исследовательским институтом.

Заметив, что я замедлила шаг, меня стеной окружила молодежь, всегда толкавшаяся у входа в училище. Но в тот день молодежи было слишком много.

– Девушка, девушка, айда к нам в натурщицы, – захороводили меня будущие художники. – У нас натурщица померла.

– Чокнутые, что ли? – огрызнулась я и ускорила шаг.

– Правда! У нас уроки срываются. Натурщицы нет… – неслось мне вслед.

В библиотеке я работать не могла: голове не давало покоя заманчивое словосочетание «четыре рубля». А за неделю двадцать рубчиков накапает. Можно будет съездить в Бухару и Самарканд, джинсы вельветовые у фарцы взять… Но не пострадает ли мой моральный облик – там поди голой надо стоять… А почему натурщица умерла? От страха или от стыда? В моем воображении вставал образ натурщицы, созданный по мотивам прочитанных книг: это или любовница великого художника, или падшая женщина. Я не была ни той, ни другой. Но все равно интересно… Через час назойливые мысли заставили меня сдать книги и покинуть стены фундаментальной библиотеки.

На обратном пути я заметила, как юные художественные дарования у дверей училища пристают к прохожей. Та оказалась не робкого десятка, треснула по чьей-то голове сумочкой, пошла дальше. Настал мой черед, я не успела увернуться. Юнцы подскочили, снова сомкнулись вокруг стеной – ни пройти, ни проехать – и загалдели свое, поэтическое:

– Девушка, вы вернулись? О, счастье! К нам, бедным сиротам. Спасибо, спасибо! Вы гений чистой красоты!

– Брысь! – откликнулась я.

В этот момент в дверях училища показался импозантный дядя.

– Иван Всеволодыч! Вот, девушка хорошая… хочет к нам, – затараторили будущие художники. – Поговорите с ней!

Мужчина окинул меня заинтересованным взглядом.

– Ну что ж, пройдемте… – сказал он и галантно взял меня под руку.

Это была секунда, которая, может, перевернула всю мою дальнейшую судьбу. Взыграл во мне авантюристический мой дух, послала я куда подальше ленинскую идеологию с «тремя источниками и составными частями марксизма», вспомнила про Марксов «Капитал» и ринулась в капиталистки… Тогда это было ругательное слово.

Иван Всеволодович оказался деканом. В кабинете с белыми гипсовыми головами он спросил:

– Чем занимаетесь?

– Учусь…

– Угу… – задумался он. – На промэке?

– На промэке, – согласилась я.

На промышленно-экономическом факультете, на промэке, универа учились, как считалось, девушки красивые, в основном блондинки… то есть недалекие девицы, которые, однако, хотят выйти замуж за хорошего парня.

– Ну что ж… Сможете два раза в неделю по четыре часа?

Я молчала, потому что настроилась на ежедневный труд – за двадцать рублей.

– Нет, но если будет трудно, мы сократим, – стал уговаривать декан. – Понимаете, мы так нуждаемся в натурщицах, у нас только старые бабушки, профессионалки, которые начинали еще при царе Горохе. И вот одна умерла вчера… А таких свежих приятных лиц – днем с огнем…

– Почему же к вам не идут? – удивилась я.