Майкл был рад, что я смог опровергнуть ужасные прогнозы моих врачей. Он готовился провести мои похороны (которые казались неизбежными всю неделю моей комы) и утешать мою семью, а вместо этого восхищался обстоятельствами моего выздоровления. Он, как ребенок, радовался чудесам, особенно телевизионным историям исцелений, когда, к примеру, кто-то в инвалидном кресле вдруг встает на ноги, стоит только ревностному пастору притронуться к его голове. Он признавал, что это постановочные чудеса, в которые верят только наивные зрители, но сам смотрел такие передачи с жадным любопытством. После долгих лет размышлений над правдивостью «чудес», мое выздоровление вызвало в нем настоящее смятение. Одно дело – прочесть о подобных явлениях в книге или увидеть их по ТВ, и совсем другое – оказаться в центре событий у постели близкого друга, стать непосредственным свидетелем загадочного исцеления.
В первые месяцы после выхода из комы я встречался с Майклом в «Старбаксе». Мы сидели и разговаривали, и наша беседа неизменно сворачивала к моим воспоминаниям о пережитом в коме. Благодаря этому откровенному общению мы смогли донести друг до друга наши взгляды на случившееся.
Я сказал Майклу, что побывал в идиллическом раю, напоминающем Землю, – в плодородной, покрытой пышной растительностью зеленой долине, полной жизни и творения: растений, цветов и распускающихся бутонов. Я был в мире, больше напоминающем платоновский мир форм (из его труда «Тимей»), и суть этого мира была совершеннее, чем она представляется нам в нашем земном мире. То, что я назвал Вратами, было лишь первым шагом к Ядру, в которое я попал, поднимаясь сквозь все более высокие измерения пространства и времени. Ядро само было источником всего, наивысшей недвойственностью подлинной целостности. Я знал, что многомерная Вселенная – это непередаваемо сложная, включающая в себя все сущее модель концепции – всего пространства, времени, массы, энергии, взаимосвязей, каузальности и много чего еще, что я не умел выразить словами. За пределами всего этого я ощутил силу безграничной и безусловной любви, квинтэссенцию неописуемой любви. Я купался в источнике всего сущего. Это ощущение не передать словами, хотя оно было так шокирующе определенно и реально, что я никогда его не забуду. Человеческий язык, созданный описывать земные явления, явно недостаточен для того, чтобы показать поразительную силу этой любви, ее полное принятие без осуждения и ожиданий.
Материальный мир – всего лишь малая толика реальности, бо́льшая часть которой остается невидимой для нашего обычного восприятия.
– Твое описание напоминает мне труды раннехристианских мистиков, – сказал мне Майкл. – У меня есть книга, которая, возможно, пригодится тебе даже больше твоих книг по неврологии. Я занесу ее сегодня вечером.
Когда я вернулся домой, то нашел на ступеньке дома книгу «Light from Light: An Anthology of Christian Mysticism» («Свет от света: антология христианского мистицизма»), сборник восхитительных произведений авторов, описывавших важные и судьбоносные духовные события, некоторым из этих событий было почти тысяча лет. Я надеялся найти в них откровения.
Мои знания о христианстве тогда ограничивались очень кратким перечнем общеизвестных сведений, характерных для человека, получившего традиционное религиозное воспитание в Северной Калифорнии. Мистицизм – не то качество, которое я привык ассоциировать с христианством. Эта книга была моим первым знакомством с мистиками, активно перемещающимися по духовным мирам и знающими, что материальный мир – всего лишь малая толика реальности, бо́льшая часть которой остается невидимой для нашего обычного восприятия. Я удивился силе и разнообразию таких произведений. От Оригена в начале III века, Бернарда Клервоского (XII век), Франциска Ассизского (начало XIII века), Майстера Экхарта, Юлианы Норвичской (XIV век), Терезы Авильской (XVI век) и далее до Терезы из Лизьё в XIX веке – все эти путешествия казались мне знакомыми.