С той поры, как я знаю вас, я с особым чувством вхожу в это полное запахов и чудес логово, которое вы зовете своим обиталищем. Оно сродни чердакам моего детства, на которых громоздились вещи ненужные и поломанные, но неизменно укреплявшие мое художественное воображение. Как часто я видел вас в светотени этой лавки чародеев. Видел, как медленно, легкой, но уверенной рукой каллиграфа, вычерчивается полумесяц бровей. Видел вас полуодетыми, среди детей и посетителей: под звуки мандолины (которую рассеянно ласкал кто-то из вас) лились воспоминания, или с коллегами по цеху обсуждались технические нюансы, при этом даже самые почтенные из них беседовали с вами с большим уважением. Но прекраснее всего вы в те мгновения, когда уже покидаете сцену, и пот струится ручьями, и вы так мило по-братски перебраниваетесь на своем родном языке из-за того, что та или иная шутка (lazzo!) не удалась или какое-то движение было сделано не так и не к месту.

Так вот, в последний раз, когда я оказался в ваших угодьях, Поль сказал: «А у нас для вас сюрприз. Мы собираемся издать мемуары, а вам предстоит снабдить их небольшим предисловием». Вот уж и правда сюрприз, и приятный! Но, друзья мои, эти мемуары, к которым я пишу предисловие, я их еще не читал и потому говорить о них не могу. А говорить хочу только о вас, о том, что про вас знаю, про мою дружбу с вами тремя.

Я люблю вас и уважаю, ибо вы служите в меру данного вам гения одной из старейших в мире традиций. Храбро, просто и чрезвычайно искусно вы занимаетесь тем, чем занимался ваш отец и чему вы будете учить ваших детей. Ведь ваше ремесло вы любите больше всего на свете и не можете без него жить. За это вы заслужили редкую и высокую награду – всенародную любовь. Вас знает весь Париж! Когда вы выходите на сцену, мужчины, дамы, юноши, барышни, дети – все, кто в этот вечер заполнил террасы Медрано, тут же с теплотой принимают все, что бы вы ни делали. Они становятся одним целым. Они больше не судят друг друга, не грешат друг на друга. Их душа – с вами, в этой залитой светом окружности, озаряющей всякое ваше движение. Франсуа, Поль, Альбер, это ли не счастье? И несколько раз я видел у вас в глазах слезы.

Храните, храните со всею скромностью такое отношение к работе. Пусть успех никогда не заберет вашей красоты. И всегда оставайтесь вместе, втроем. Да владычествует ваш триумвират! Три великих актера, умеющие работать вместе, способны разыграть драму самóй Вселенной. При этом продолжайте оставаться клоунами, наследниками великой комедии дель арте. И в наше время вы уже имеете большое влияние. Но вам доступно еще большее, только не отказывайтесь от своего пути. Число подражателей будет расти. Но вас всегда отличают две неповторимые особенности: чистота стиля и особое благородство.

Говоря о «чистоте стиля», я разумею ваше техническое и даже мышечное мастерство, при помощи которого вы выражаете чувства так искренне и так спонтанно. «Благородство» же сквозит во всем, что вы делаете – оно в вашей невинной природе. В прошлые эпохи – Античности, Средневековья, Возрождения – это качество было отличительной чертой породистого комедианта, который, несмотря на все гримасы и сальные шуточки, сохранял человеческое достоинство. В таком смысле благородным был Шекспир… А приходилось ли вам слышать эпитафию шуту, которую написал наш французский поэт Клеман Маро?