– Зайдем, – сказал Петр.

В комнате была буфетная стойка и три стола. За буфетом сидел человек, до пояса голый, с волосатой грудью и длинным носом, а за одним из столов ел мясо бритый старик, чем-то похожий на того паршивца, который выследил Кувалдина.

Петр бросил на стойку турецкую монету и сказал волосатому:

– Давай-едай шашлык-башлык!

Волосатый попробовал монету на зуб, подумал и нанизал на длинную железную шпильку кусочки сырого мяса, а шпильку вставил в жестяную печку с горящим углем.

Мы с Петром сели за стол, весь черный от мух, и стали тихонько говорить, как быть дальше. Петр сказал, что надо заработать рублей пять или семь, чтоб купить мне билет до дома, а я ему ответил, что если он со мной не поедет, то лучше пусть и билета мне не покупает. Пока мы разговаривали, старик все прикладывал ладонь к уху.

Волосатый принес шпильку с жареным мясом, засмеялся и сказал:

– Бери шашлык-башлык, давай-едай.

Мясо было такое вкусное, что я больше уже ничего не говорил, а только ел.

Старик все наставлял и наставлял ладонь к уху, потом не вытерпел и спросил со своего стола:

– Не пойму я, почтенный, кто ты есть по своей нации. Головной убор на тебе определенно турецкий, а физиономия истинно русская. Ну-ка, ответь.

Петр ел и смотрел в сторону.

– Или тебе не интересно со мной в разговор вступать?

Петр молчал.

– А может, ты немой?

– Немой, – кивнул Петр.

– Ишь ты! – Старик злорадно хихикнул. – Совсем немой?

– Совсем.

– Здорово! А может, ты и слепой?

– Слепой, – ответил Петр.

– Так-таки ничего и не видишь?

– Почему ж ничего? Одну нахальную рожу вижу явственно.

– Так-так, – закивал старик. – А в участок хочешь?

– До участка ты меня не доведешь, – сказал Петр.

– Это ж почему?

– Потому что по дороге я из тебя свиную отбивную сделаю.

– Так-так, – опять закивал старик. – Так-так…

Семеня короткими ногами, он вышел на улицу.

– Ходи сюда, – показал волосатый на дверь за буфетной стойкой. – Ходи скоро.

– Он что, ко всем так привязывается? – спросил Петр, сгребая прямо в карман остатки шашлыка.

– Царь скоро ехать будет. Вся Ялта полный полицейская собака.

Мы с Петром вышли во дворик, перелезли через забор, через другой и оказались на улице, где дома уже были поплоше, а деревья такие же большие и в цветах. Потом я не раз замечал: стоит домик совсем плохонький, а около него растет дерево до самого неба, курчавое, красивое.

Мы стали заходить во дворы и спрашивать, нет ли работы. В одном дворе мы сложили из камня забор, в другом напилили целую кучу дров. Конечно, все тяжелое делал Петр, а я только ему помогал. За день мы заработали рубль и двадцать копеек.

Солнце светило, светило – и вдруг пропало: это оно зашло за высокую с зубцами гору.

– Вот и вечер, – сказал Петр. – Теперь надо о ночлеге подумать. Не знаю, как на твой вкус, а по-моему, лучше всего нам лечь на пуховую постель и укрыться черным бархатным одеялом.

Я сказал, что и у меня такой же вкус, и мы по широкой каменистой дороге пошли опять вверх.

Тут дома уже попадались редко, а по обе стороны рос густой лес. Петр свернул с дороги и зашагал между деревьями. Чтоб в темноте не потеряться, я вцепился в его пиджак. Ноги мои все время скользили и скользили, но что было под ними, я не знал. Мы остановились около какого-то черного и в темноте страшного куста.

– Вот тут мы и переночуем, – шепнул Петр. – Хвоя – наша пуховая постель, а черное небо – бархатное одеяло. Запах-то какой! Чувствуешь? Как раз в эту пору сосна цветет.

Пахло, правда, хорошо, но в лесу я был впервые и с опаской спросил:

– А волки нас не съедят?