Наконец муж, утерев слёзы белоснежным платком (Кира приучила ежедневно менять платки и носки), отправился отдавать необходимые распоряжения. Первой явилась полиция, за нею похоронные агенты и санитары из морга. Щепетильная к своему телу, Звягина при жизни предпочитала врачей-мужчин, они менее любопытны и о некоторых женских ощущениях даже не догадываются. А тут два молодых бугая сунули покойницу в пластиковый мешок прямо в задравшейся ночной рубашке. Голый живот с редкой растительностью, похожий на перезрелую грушу, дряблые икры с синими венами вызывали неловкость. Окоченевшие руки-ноги, раскинутые в разные стороны, мешали застегнуть молнию.

Почтение, которое Игорь испытывал к живому образу, уходило, но не сразу. Он протянул санитару крупную купюру:

– Вы поаккуратнее… народная артистка всё-таки…

– Не переживайте, – успокоил санитар, запихивая деньги в карман несвежего халата и отвратительно осклабился. – Мёртвые не испытывают ни боли, ни стыда.

Тенор отвёл глаза, которые притягивала внутренность мешка, и сказал строго:

– Боли – может быть, а вот стыда… не уверен.

В зале прощания, которое устроило министерство культуры, народу набилось битком. Штатные и записные глашатаи произносили речи, как это бывает, когда уходят в иной мир знаменитости, сделавшие эпоху. Несли цветы, с разной степенью умения пряча любопытство за скорбной миной. Кто-то остался Звягиной обязан, кто-то сочувствовал, кто-то рад был лицезреть почившего врага.

Доброжелателей можно было пересчитать по пальцам. Умных ценят только умные. Дураки, которых в разы больше и которые, конечно же, дураками себя не считают, чувствуют смутно, а то и явно, что находятся на ступеньку ниже. Это требует реванша. Лучшей услады, чем мёртвый соперник, придумать трудно.

Вдовец держался строго и сдержано, понимая, что в его страдания никто не поверит, уже и шепоток слышался: «повезло молодому муженьку».

Он только плотнее сжимал губы. Его не заботили ни слова, ни зависть, ни неясная мимика Вики. За годы, прожитые рядом с Кирой, он научился анализировать. У неё было всё: деньги, положение, звания, слава, а продолжала вкалывать, как проклятая, крепко держа знамя первенства. И его учила тому же. Думала, всех зрит насквозь. Жаль, что не видит продолжения. А может, и хорошо. Правда нужна как потребность души, как инструмент, способный сделать жизнь лучше, в конце концов как горькое лекарство, но в качестве принципа правда вредна, а то и смертоносна.

Следующие полгода Туманов ничего не изменил в правилах жизни. Единственно, Виктория, уже не таясь, всюду его сопровождала, но пока помалкивала и новых требований не выставляла. На всякий случай. При очевидной молодости, жизненный опыт у неё имелся в достатке.

К нотариусу тоже поехали вместе. В небольшой комнатке собралось человек десять: представители Фонда и администрации театра, мелкий чиновник от культуры, какие-то провинциальные дамы, возможно дальняя родня. Все на что-то рассчитывали, ведь покойница слыла не бедной.

Законник всех поприветствовал, надел золочёные очёчки, открыл папку. Публика перестала кашлять. Выяснилось, что за время, отведенное на принятие наследства, завещание Звягиной не обнаружилось, сын, давно живший за границей, с матерью не общался и прав не заявил, иные прямые родственники отсутствовали, это означало, что всё движимое и недвижимое имущество наследует нынешний супруг покойной. Вика громко и победно заржала: наконец-то её мечта сбылась – любовник стал богат и свободен одновременно. Нотариус с осуждением посмотрел поверх стёкол на невоспитанную гостью и снова наступила тишина.