21 сентября 1771 года Григорий Орлов и его свита выехали в Москву. «Утром граф Орлов сообщил мне, что убежден: величайшее несчастье Москвы – это паника, которая охватила и знать, и самые низшие слои населения, – писал английский посланник лорд Кэткарт графу Суффолкскому 20 сентября. – Отсюда и плохой порядок, и недостаточное желание урегулировать ситуацию. Он намерен завтра утром отправиться туда, чтобы попытаться принести максимально возможную пользу.

Он сказал, что чума или не чума – он все равно выедет завтра утром, поскольку давно изнывает, ожидая возможности сослужить какую-нибудь особенную службу императрице и стране, а такая возможность редко выпадает на долю отдельного человека и никогда не обходится без риска. Он надеется справиться с этой ситуацией, и никакая опасность не удержит его от попытки принести пользу» (СИРИО. № 19. С. 232–233). А через день после этого лорд Кэткарт заметил, что императрица неважно себя чувствует после отъезда графа Орлова: «Говорят, она постоянно мучается из-за несчастья с ее подданными в Москве и трусливого поведения дворян и людей, облеченных властью, которые оставили город и бросили народ в бедственном положении. Эти обстоятельства и опасность, которой подвергает себя граф Орлов, как считают, служат немалым пополнением ее тревог» (Там же. С. 234–235).

Граф Орлов, проезжая по улицам Москвы, видел неприбранные трупы, пораженные моровой язвой, видел грабителей, которые бросались на трупы, чтобы хоть чем-то поживиться, но, зараженные, чуть ли не тотчас же падали мертвыми. Врачи в растерянности разводили руками и утверждали, что только крепкий мороз может победить язву в Москве и в округе. Медицинские и воинские подразделения были слишком незначительны, чтобы успешно препятствовать распространению болезни. Граф Салтыков, хоть и подал прошение об отставке, встретил вельможного графа в Кремле.

– Вы, конечно, знаете, граф, – по-деловому начал разговор Петр Салтыков, – что тут совсем недавно произошло, что-то похожее на бунт… Народ целыми сутками молился у Варварских ворот пред иконой Богоматери, просил о милости, о милосердии, но архиепископ Амвросий, зная, что такое скопление народа грозит большими бедствиями, приказал икону перенести в другое место. Народ это понял по-своему. Тут же бросились к Донскому монастырю, походя убили архиепископа с криками «Грабят Боголюбскую Богородицу». Генерал-поручик Еропкин с сотней солдат и пушками выступил против этого бунта черни, несколькими залпами пушек положил чуть ли не тысячу мятежников, а остальные тут же разбежались. А язва не утихает…

Генерал-фельдцейхмейстер Орлов, слушая Салтыкова, лихорадочно перебирал в памяти возможные способы борьбы с моровой язвой. Он имел полную власть для того, чтобы сделать все нужное для избавления Москвы от этой губительной заразы, получил в Петербурге от императрицы и от врачей точные инструкции. Промедление недопустимо… Москва опустела. Хорошо, что он взял опытного хирурга Тодте, безотказных гвардейских офицеров и многочисленную свиту. С такими помощниками можно действовать в любых московских трущобах, где скопились главные рассадники заразы.

Орлов немедленно приступил к исполнению возложенного на него поручения, – писал А. Барсуков в очерке «Жизнеописание князя Гр. Гр. Орлова (1734–1783)». – Вслед за объявлением манифеста о своей полной мочи во всех делах, касающихся до учреждения надлежащего порядка, он собрал две комиссии: противочумную и следственную об умерщвлении архиепископа Амвросия. Первой было предложено обратить особенное внимание на устранение главнейшей причины распространения заразы, т. е. народного отвращения к больницам и карантинам. Отвращение это проистекало от крайней недобросовестности и должностных лиц, и врачей… Орлов ободрял москвичей деятельною неустрашимостью: он сам обходил больницы, строго наблюдал за пищей и лекарствами и заставлял при себе сожигать платье, белье и постели умерших от чумы. Он смело являлся среди зачумленных, бодрым видом и ласкою утешая несчастных… Орлов имел великое нравственное влияние и на все остальное население родного ему города, пощаженное заразой. Оно ежедневно видело его среди себя, всегда веселого, приветливого, щедро рассыпающего пособия. В короткое время обнаружились последствия «беспрестанных попечений» Орлова. Народ охотно шел в больницы и доверчиво подчинялся мерам предосторожности. Довольно сказать, что через месяц по прибытии Орлова в Москву умирало там средним числом только 353 человека, так что в заседании Совета 31 октября императрица нашла уже возможным объявить, что так как Орлов «уже сделал все, что должно было истинному сыну Отечества», то она признает нужным вызвать его назад.