Просчет Шлака заключался в том, что он недооценил скорость «старого башмака» и его хватку. Своими прокуренными зубами Лао Хуан ввел его в заблуждение. Шлаку казалось, что кроме головы остальные органы Лао Хуана уже стали покрываться ржавчиной. Он думал, что Лао Хуан раскроет свой похожий на черную пещеру рот и начнет читать ему нотации о том, как надо себя вести, и о том, что если он признает свою вину, наказание будет не таким суровым. И вдруг этот, не поймешь, старый или не старый, дедок наносит опережающий удар, да еще с какой скоростью! Шлак почувствовал, что «башмак» крепко держит его за руки. Размышлять уже было некогда, он изо всех сил пытался соединить концы проводков, собираясь одним хлопком оборвать жизнь себе и этому чертову «башмаку», превратившись в пыль.

Силы у «башмака» было много, сухие руки словно отлиты из чугуна. В ту секунду Лао Хуана от страха прошиб холодный пот. Он ясно почувствовал, что хватка у лысого мощнее. Хорошо еще, что часть энергии Шлак затрачивал на то, чтобы удерживать охранника, да и вид у него был обессиленный.

Остальные полицейские все еще стояли с наполовину сгоревшими сигаретами в руках. Никто из них не ожидал, что этот специалист по отпечаткам следов Лао Хуан из Ю’аньского отделения полиции окажется пободрее, чем молодые, и он их обставит прямо у них на глазах. Все произошло слишком быстро, совсем не как учат на занятиях по угрозыску! Полицейские побросали окурки и направили пистолеты на блестящую лысину Шлака.

Шлака привезли в городское управление и отвели в комнату для допросов. Он был настолько изможден, что не скоро смог открыть глаза и сфокусироваться взглядом на стене. Стена комнаты для допросов оригинальностью не отличалась, как и везде, на ней были написаны иероглифы: «Проявляем великодушие по отношению к тем, кто осознал свою вину, и строго наказываем тех, кто не признает своей вины». Лао Хуан уж было приготовился приступить, но Шлак его опередил:

– Меня казнят?

Лао Хуан не хотел его обманывать.

– Сам знаешь. На тебе человеческая жизнь.

Шлак понял, что «старый башмак» человек прямой. Только у прямых людей бывает такой жестокий взгляд.

Шлак признался в убийстве Юй Синьляна за время, необходимое на выкуривание сигареты. Это удивило Лао Хуана. Сознаться в убийстве! Он был готов потратить на лысого несколько суток, чтобы тщательно все проанализировать и выудить подробности.

– Зачем вы его убили?

– Да мы не хотели убивать. Поначалу я и таксистов грабить не собирался. Эти водилы только с виду богачи, а по сути тоже голь перекатная. Но банк шарахнуть у меня возможности не было, с таксистами проще.

Шлак затянулся сигаретой и приостановился. Он посмотрел на «старого башмака», и ему вдруг припомнилось, как они впервые встретились в парикмахерской у Сяо Юй и как он сразу почувствовал угрозу. Редко кто мог внушить Шлаку такое чувство.

– Вечером того дня, – продолжал Шлак, – мы решили поехать в Дадин. Никто из таксёров не останавливался. И правильно делали. Если бы я сидел за баранкой и увидел двоих мужчин, которым среди ночи надо ехать в такую даль, я бы тоже не затормозил… Все от нищеты, скажу по правде… Я уж чуть было не пошел собирать макулатуру да пустые бутылки, но самолюбие не позволило. И в этой бедности я сошелся с одной женщиной, а ей нужны были деньги… Ты ее тоже знаешь.

Лао Хуан промолчал, ему было непонятно, зачем отвечать так подробно. Он видал убийц и раньше, логика у них часто была нарушена, они говорили, перескакивая с одного на другое.

– Мы и не думали, что наткнемся на того черта, – продолжал Шлак. – Водители все настороже, в тот вечер у нас со Шкуркой и особых надежд-то не было, стояли на перекрестке, курили. Думали, докурим, спать пойдем. Тут один на «Линъяне» с номером тридцать сорок два подкатывает, спрашивает, не в Дадин ли мы едем, говорит, за пятьдесят юаней он нас без счетчика подбросит. Я смотрю, у него в кабине решетки нет