Возможно, пословица права и нужда – в самом деле мать изобретательности. Помимо нескольких страниц, достойных упоминания, весь «Викарий» оказался совершенно новым для французской литературы явлением. В лихо закрученный сюжет самым невероятным образом вторгается чернолицый пират по имени Аргоу. Однако в том месте, где жители деревни Олней ждут прибытия нового священника, они на какое-то время отвлекают внимание читателей от героев и злодеев, оживая во всех своих притягательных мелочах. Возможно, описывая их, Бальзак развлекался, наблюдая маленькие драмы, которые разыгрывались в тихом Байе. Он не просто живописует; у него играет каждая деталь. Вместо картонных персонажей перед нами предстают живые люди. Общее возникает из частностей, а не вплетено в сюжет искусственно. Впоследствии он будет активно заимствовать детали из реальности. Новые изобразительные средства требовали новой методики. Бальзак купил «превосходную» книгу Лаватера «Искусство изучения людей по их физиономии» и отдал ее в переплет; то была своего рода энциклопедия человеческих лиц. Конечно, в «Викарии» цвет глаз, форма головы, изгиб губ приобретает огромное научное и художественное значение.

Новшества Бальзака вызвали неодобрение властей. «Арденнский викарий» стал первым поводом для стычки Бальзака с многоголовым и безмозглым чудовищем – тем же чудовищем, которому многое было известно о Монзегле и которое много месяцев сомневалось в том, что Бернар Франсуа в самом деле достоин пенсии. В 1822 г. бюрократия для Бальзака приняла форму цензора: внушительный титул, за которым обычно скрывается никому не известный чиновник, читающий все новые романы в поисках «безнравственности» или, в данном случае, антиправительственных высказываний. Церковь вернула себе прежние позиции. Выход в свет «Викария» совпал с принятием законов, приравнявших «поругание религии» к серьезным преступлениям. На стол инспектора по делам печати лег доклад, в котором «Арденнский викарий» назывался пагубным произведением, способным возбудить презрение к государственной религии и священнослужителям. (Наверное, торчащие полы рубашки старого священника Гаусса казались чиновникам более опасными, чем инцест.) Самая гневная часть доклада касалась смягчающих обстоятельств: «Однако отсутствие какого бы то ни было таланта и нелепости, какие можно найти в книге, умаляют ее нападки на все, что наиболее почитаемо и свято». Тем не менее рекомендовалось привлечь автора к суду^>251.

Бальзак стал одним из первых писателей, сделавших чиновников героями серьезной литературы, особенно в «Служащих» (Les Employés) и «Административных приключениях ужасной идеи» (Aventures Administratives d’une Idée Heureuse), где он совсем не по-кафкиански, с удовольствием, расписывает долгие и утомительные бюрократические процедуры. Как свидетельствуют его «бюрократические драмы», не утратившие своей злободневности и сейчас, чудище не столько злобно, как ведомо почти случайным вмешательством благодаря своей суетной гиперактивности. Священники, заводившие романы с похотливыми прихожанками, всегда были одними из главных персонажей бульварной литературы. Бальзак читал такую историю, изданную в 1820 г. некой мадам С. П. (Софи Паннир). Оттуда он даже заимствовал сюжет. Но, если «Священнику» мадам С. П. шесть лет удавалось избегать судебного преследования, книга Бальзака едва успела дойти до книжных магазинов. И все же самые скандальные сцены – например, поцелуй в исповедальне – блистают своим отсутствием в «Викарии» Бальзака. Он всерьез отнесся к фривольной теме, и, может быть, именно его серьезность в сочетании с язвительностью и нападками не на религию, но на литературные клише так разгневали цензуру.