– А его там никогда и не было. – Голос Неррона был не бархат, не то что у Горбуна или лорда Оникса, он был грубым и шершавым, как солдатская одежда.

– Ах вот как? Тогда где же он?

– Во дворце Гуисмунда, в Мертвом Городе.

Горбун стряхнул пепел с черных брюк.

– Не мели ерунду. Дворца больше нет. Он исчез в день его смерти, вместе с десятью тысячами подданных Гуисмунда. Эту историю мне рассказывали еще мои няньки, ведь, в конце концов, Гуисмунд – один из моих предков. Есть у тебя в запасе что-нибудь еще, кроме расхожих баек охотников за сокровищами?

Ох, этот гоильский гнев. Он разливался, словно кипящее масло, по артериям Неррона. А ведь прежде, когда зиме не видно было конца, народ Лотарингии скармливал своих королей драконам.

Твое прокопченное мясо пришлось бы им очень по вкусу, горбатый королишко.

Неррон!

Он заставил себя улыбнуться:

– У трупа Гуисмунда не хватает сердца, головы и руки. Это значит, что он воспользовался старинным ведовством чародеев. Надо спрятать три части целого в трех друг от друга удаленных местах, и тогда исчезнет то, что действительно хотят скрыть. Видимо, это был его дворец. Указания в усыпальнице нельзя истолковать иначе. Да и найдется ли тайник надежнее? Как только части трупа будут собраны воедино, он появится снова.

Вот, пожалуйста. Глаза под тяжелыми веками поглядели на него с несколько большим уважением.

– И что же? Ты знаешь, где искать эти три недостающие части?

– Разыскивать утраченное – мое ремесло.

И он найдет их. Если только Джекоб Бесшабашный его не опередит. Из всех охотников за сокровищами на свете в склепе надо было нарисоваться именно Бесшабашному! А Неррон ему еще и тень Гуисмунда убрал с дороги! Появись Бесшабашный несколькими часами позже – надписи на полу он бы уже не прочитал. Бутылочку с кислотой Неррон держал наготове. Досадно. Очень досадно.

Пару раз их пути уже чуть не пересеклись. Бесшабашный обошел Неррона в поисках хрустального башмачка. Его портрет красовался на первой полосе каждой газеты. Неррон вырезал их и сжигал в надежде сглазить своего конкурента. Но Джекоб Бесшабашный стал с тех пор еще популярнее, и если кто-либо интересовался корифеями в охоте за сокровищами, то до сих пор называли его имя.

До сих пор, Неррон.

На этот раз он его побьет.

Глаза Горбуна стали темными, словно павлинья яшма. Мир превратился в мышиную нору, а он стал котом, притаившимся рядом с ней и поджидавшим добычу.

Пусть думает, что ты всего лишь его мышка, Неррон. Только так сильные мира сего позволяют самостоятельно вести охоту.

Горбун что-то шушукнул одному из своих водяных в покрытое коростой ухо. Удивительно, как проворны они на суше.

Когда водяной выскользнул за высокую дверь, в темный зал упала полоска дневного света, и Шарль Лотарингский принялся внимательно изучать свои ногти, словно сравнивая их с когтями гоила.

– Благодаря арбалету, – произнес он, – Лотарингия обрела бы возможность держать в узде ваших забияк. И вы наверняка понимаете, что я не могу препоручить его поиски исключительно одному гоилу.

Гоил. Он выговорил это слово так, как они все произносили его своими мягкими губами: как если бы у них во рту было что-то тухлое, что-то такое, что хотелось срыгнуть и выплюнуть.

Лицо Ниясена превратилось в маску из черного камня. Ничто другое не вызывало в Ониксах большей ненависти ко Кмену, чем то, что он вынудил их пойти на альянс с мягкокожими. Один только дух людской вызывал у Ниясена тошноту. По голосу его, правда, этого определить было нельзя.

– Разумеется, ваше величество, – произнес он с мастерски наигранной почтительностью, – кого вы имеете в виду в качестве сопровождения?