От созерцания этого сооружения – обители сатаны и демонов (теперь я уже не сомневалась в их существовании) – нас зазнобило. Построенный века два назад из темно-серого камня замок так обветшал, что в некоторых местах почернел, а в некоторых и поржавел (я имею в виду решетки, они были на каждом окне). Три этажа замка заканчивались узкой башней, единственное многогранное окно которой было разбито, а решетка, вся насквозь изъеденная коррозией, болталась на одной петле и, покачиваясь от легкого ветерка, невыносимо скрипела, что сказывалось должным образом на нашей и без того расшатанной нервной системе. За низким, покосившимся, а кое-где вообще выбитым или сломанным забором расположилась высокая, выше колена, густая, непроходимая трава – осока, перемежающаяся с крапивой. Было отчего радоваться своему обмундированию: я надела длинные джинсы, а привычные босоножки на высокой шпильке сегодня сменились неожиданно удобными кроссовками, кои ранее мною не уважались, считаясь неженственной обувью.

Замок Варламовых, безусловно, отличался от замка, где мы проживали вот уже второй день, – замка Серовых. Серовский, шикарный, чистый, светлый, опоясанный цветочными клумбами и плодовыми деревьями, с красивым садом и чудесной беседкой позади, с аккуратно подстриженным газоном вокруг, был похож скорее на роскошную виллу, нежели на старинный замок (каковым, собственно, и не являлся, но очень стремился походить). Варламовский же, с порушенным забором, опоясанный не цветами, а густой крапивой, такой темный, мрачный, отталкивающий, с этой действующей на нервы покачивающейся и издающей скрип решеткой на башне, был похож на… могилу, не побоюсь этого слова. А башня являлась памятником. Кому? Чья это могила? Кто здесь захоронен?.. Казалось, будто он скрывал какую-то важную тайну и его отталкивающий вид являлся щитом, чтобы никто не хотел в него проникнуть и случайно узнать эту тайну. Как черная, страшная вуаль, которую не хочется поднимать, даже чтобы узнать, что за ней спрятано. Вместе со всем этим варламовский замок был натуральным, искренним, естественным, тогда как серовский – поддельным и ненастоящим, в смысле – не приближенным к истории.

Если добавить к вышеизложенному описанию надвигающиеся сумерки, пугающие, темные, которые собирались вот-вот схватить все и вся в свои недобрые объятия, и кроваво-красный закат, в котором утопал мистический замок, скрывающий свою загробную, запредельную тайну, способную свести с ума того, кто ее разгадает, – то получится именно такой пейзаж, какой мы видели в тот момент.

– Что за… страшилище? – ужаснулся Женька, встретившись лицом к лицу с монстром.

– Действительно, квазимодо, – поддакнул Пашка. – Я очень рад, что не пустил вас туда одних. – Я оглядела Пашину худосочную фигуру и хихикнула. – Погляди, Жек, на эту оптимистку. Она еще, видите ли, хихикает.

– Еще мне на нее смотреть, – был ему ответ друга.

Я обиженно засопела. Логинов прошел чуть вперед и немного влево, к пролому в заборе, и тут же издал победоносный крик, повторить который я не берусь: поди разбери, что там медведь бурчит. Однако звук был именно победоносный, и чтобы разобраться, что его так порадовало, мы с Пашкой пошли следом, а приблизившись, в проломе забора узрели проложенную тропу, выделяющуюся ровно притоптанной до самой земли травой, и обрадованно воскликнули:

– Оба на!

– Похоже, тут много раз ходили, – резюмировал Женя. – Но кто? Замок не выглядит обитаемым.

Да уж, с этим не поспоришь.

Мы направились по тропе прямо к массивной деревянной двери. Трусливый Самойлов отчаянно жался ко мне, я ни к кому не жалась, хотя глаза мои, наверно, с потрохами выдавали мой страх, а Евгений отважно шествовал впереди, не забывая о том, что он лидер группы. Меня это несколько бесило, но сделать ничего я не могла, так как обгонять его и самой становиться первой, дыша прямо в лицо неизвестности, жуть как мне не улыбалось, и от этого раздражение только усиливалось.