– Ух ты! – говорит Гоша.
– Вот черт, – говорит Марина, – знать бы раньше…
– Предательница, – говорит Гоша и спрашивает: – Может, ей хрюсло начистить? Только это, Марин, тебе придется. Я с девочками не дерусь… ну, с такими, как Оля, – запнувшись, добавляет он.
Марина поджимает под себя ноги и берет в рот каштановую прядку. Лицо у нее становится сосредоточенное и задумчивое.
– Да, теперь все понятно, – говорит Лева, – и про родителей Ники тоже Оле пятнашки рассказали. Она думает – это я проболтался, но теперь-то все ясно. Объясню ей завтра, все у нас нормально будет. Ну, Оля-гадина, держись у меня!
– А у нее правда родители мертвые? – спрашивает Гоша. – Или Оля врет?
– Правда, – говорит Лева. – Ника мне сама говорила. Погибли в аварии.
– Да-а-а, – тянет Гоша, – представляешь себе: были родные мама и папа, а стали – мертвые. Ну, я знаю, что рано или поздно все умрут, но почему-то про своих я уверен: они после смерти все равно будут за нас.
– Я про своих тоже, – говорит Лева, – мои-то уж наверняка. Всю жизнь в школе работают, не вещисты, не смертники… они и после смерти должны как этот… Ард Алурин.
– Я думаю, – говорит Гоша, – хороших мертвых вообще должно быть много, гораздо больше, чем нам в школе говорят. Вот иногда у нас в кино мертвые фильмы показывают: там же всегда есть те, кто за нас, за живых. Ну или просто хорошие люди. Я думаю, плохими мертвыми становятся только плохие люди.
– Нет, – возражает Лева, – это не так. Разве дочка Алурина была плохая? Да сколько я историй читал, в которых хорошие люди становились зомби или там упырями? Да и вообще – если бы все хорошие живые превращались в хороших мертвых, то зачем мертвым их убивать? А они потому и убивают, что это – что-то вроде перевербовки.
– Ты, Лева, конечно, умный, – с неожиданной злостью говорит Гоша, – а ты скажи: если мертвые все сплошь такие плохие – то почему мертвые вещи такие хорошие? Одежда клевая. Магнитофоны или там телевизоры – лучше наших. Машины, говорят, вообще офигенные. И еще эти, компутеры…
– А это разные вещи, – отвечает Лева, – это не надо путать. Это и есть вещизм, путать вещи и, как это мама называет, этику. То есть хорошие вещи могут делать плохие люди. И наоборот.
Все это время Марина почти не слушает ребят. Вдруг она повторяет за Гошей:
– Плохие люди могут делать хорошие вещи. Это точно, – потом выплевывает прядку и улыбается. – Пойдемте пить чай, дядя Коля достал папе коробку мертвых конфет. Вку-у-усные!
Марина поднимается и идет на кухню. Ей нравится изображать хозяйку, она вообще любит свою квартиру – опрятную, ухоженную, уютную.
9
Когда Нике было восемь лет, родители поехали с ней в зимний дом отдыха. Целую неделю они прожили втроем, в маленьком домике, затерянном среди огромного снежного парка. Нике запомнился дом с колоннами – старый, построенный еще до Проведения Границ, со множеством коридоров и комнат. В большом зале была столовая, четыре раза в день сюда приходили отдыхающие – завтрак, обед, полдник, ужин. Утром на каждом столе лежало меню – и можно было выбрать себе еду на завтра. Еще в доме с колоннами была игровая комната, куда родители несколько раз отдавали Нику на пару часов. Какие там были игрушки, Ника сейчас не может вспомнить – но тогда они ей очень нравились, она даже сама просилась. Ну и дура была! Лучше бы лишних пару часов провела с мамой и папой!
Больше всего Нике запомнились покрытые снегом деревья, мелькающие с обеих сторон дорожки. Она сидит на санках, папа тянет их за собой, словно лошадь на картинке, бежит все быстрее, быстрее, Ника смеется, снег летит в лицо, деревья мелькают, санки едут так быстро, папина спина так близко, что кажется – Ника вот-вот и догонит папу, но нет – папа все время на шаг впереди, недосягаемый, быстрый, живой. Санки летят, папа бежит все быстрее, и кажется – это будет длиться вечно.