– Слушай, – говорит Лева, – ты не обращай на Олю внимания. Не парься. Она всех цепляет, да и вообще – страшная гадина.
Ника молчит. Идет рядом, в правой руке – портфель и мешок со сменкой. «Наверное, не надо было говорить про Олю, – думает Лева. – Может, Нике неприятно вспоминать. И так они достают ее каждую перемену».
– Я хотел, чтобы Марина была старостой, – говорит Лева, – но она отказалась. Сказала: ломает.
– А что, Марина лучше, что ли? – спрашивает Ника.
– Конечно, – говорит Лева, – Марина клевая… ну, умная и вообще…
Несколько лет назад Лева думал, будто влюблен в Марину. Общались они так же, как и раньше: иногда втроем с Гошей шли из школы, иногда Лева звонил Марине узнать уроки, пару раз бывал у нее в гостях – вот, собственно, и все. Одно время думал нарисовать у себя на сумке сердце и написать «Марина», но как-то забыл об этом. А потом влюбился в девочку из соседнего подъезда – а с Мариной просто дружил.
– Мы с Гошей с ней дружим, – говорит Лева.
– А ты дружишь с Гошей? – с интересом спрашивает Ника.
Ей нравится Гоша, догадывается Лева, вот оно в чем дело! Ну да, он сильный, девочкам такие нравятся. Недаром папа все говорит, что надо заниматься спортом. Ника, наверное, поэтому со мной и пошла, про Гошу расспросить.
Настроение сразу портится. Почему-то Лева вспоминает Мину – старую, мудрую черепаху. Некрасивую и никому не нужную.
– Ну да, дружу, – говорит он.
Они как раз дошли до подъезда Никиного дома. Девочка открывает дверь, Лева уже собирается сказать «ну, пока», и тут Ника спрашивает:
– Зайдешь?
– Когда-то они были разноцветные, но потом все стали вот такие, одинаковые. Ну, понимаешь, внутривидовое скрещивание.
Лева кивает. Они стоят в комнате Ники у небольшого, литров на тридцать, аквариума. Серые, неотличимые друг от друга рыбки плавают туда-сюда в мутноватой воде.
– Они мне нравятся, – говорит Ника, – они молчаливые. И взаимозаменяемые. Если одна умрет, а другая на ее место родится – даже незаметно будет. А еще – их не жалко.
Почему-то Лева чувствует неловкость. Хочет спросить, зачем заводить домашних животных, если не любишь их? Вот Мина – если она умрет, он будет переживать. И мама с папой будут, не говоря уже о бабушке. А как Шурка будет плакать – страшно представить. К счастью, черепахи живут долго.
– А ты раньше в «пятнашке» училась? – спрашивает он, чтобы сменить тему.
– Да, меня тетя туда отдала, – говорит Ника, – сказала, мне надо заниматься спортом. Правда, спортсменка из меня не получилась, это точно.
– Ты потому оттуда и ушла?
– Ну, не только. – Ника по-прежнему смотрит на рыбок. – Ты вот говорил, чтобы я на девчонок наплевала, не парилась, – так я привычная. Знаешь, как в «пятнашке» меня травили? То в мешок со сменкой напихают грязи, то портфель в туалете в бачок засунут.
– У меня две недели назад сестру младшую побили, – говорит Лева, – ну, когда она мимо «пятнашки» проходила.
– Это Вадик, наверное, – говорит Ника, – он всегда заводила в таких делах: подстеречь кого-нибудь и ребят натравить. Однажды он мне клея на стул налил, чтобы я приклеилась.
– И что?
– Ну, юбку пришлось выбросить. Тетя страшно ругалась.
– А родители твои в школу не пошли после такого?
Ника постукивает пальцами по стеклу аквариума. Серые рыбки одна за другой проплывают сквозь ее отражение.
– Не пошли, – говорит она, – их нет. Погибли в аварии позапрошлым летом.
Лева замирает. Как же так? Никины родители – мертвые? Нет, конечно, он всегда понимал: мертвые – это бывшие живые, чьи-то друзья, бабушки или дедушки… но вот недавно ты знал этих людей, твоих маму и папу, любил их, они любили тебя, а теперь – они мертвые, по ту сторону Границы и вместе с другими мертвецами угрожают живым – нет, невозможно.