Гоша ходит вдоль высокого каменного забора, ищет лазейку. Да, это не «Станкоремонт» – тут все серьезно. Ни деревьев поблизости, ни гнилых досок в заборе. Сверху колючая проволока, точь-в-точь как на ограде вокруг старого дома, где они когда-то вызывали Майка и вместе с Ардом Алурином сражались с зомби.

Слишком высокий забор, думает Гоша, не перебраться. Остается подкоп – но какой подкоп зимой, посреди ровного поля? Да и вообще – здесь не столица, любого нового человека сразу видно, в автобусе проехал – уже пришлось отвечать, зачем и почему.

Гоша тяжело вздыхает. Надо что-то придумать. Можно, например, сказать, что у него здесь работает отец, и попроситься к нему… нет, не выйдет. Во-первых, не пустят, а во-вторых – как он там найдет склад с мертвыми журналами?

А может, думает Гоша, построить дельтаплан и на нем перелететь через ограду? Стартовать вон из того леса, забраться на высокую ель и оттуда планировать, пока не окажешься внутри комбината.

Идиотский план, если честно. Во-первых, все увидят, а во-вторых – как назад выбираться?

Вздохнув, Гоша возвращается на остановку. Следующий автобус – через час, проще уж пешком. Может, какая попутка подберет – и Гоша, бросив на комбинат прощальный взгляд, бредет по дороге к станции.

Был бы он не один – дорога показалась бы короче. Или если бы плэйер, подаренный на день рождения, не поломался всего через полгода: штекер болтался в гнезде, и звук то и дело пропадал. В гарантийной мастерской, разумеется, сказали, что нет запасных гнезд и поэтому придется подождать… вот Гоша с августа и ждет. Ничего удивительного – всем известно: живая техника ломается быстро, а чинится долго. Мертвый плэйер протянул бы и год, и два, и три – но в магазине его не найдешь, а покупать на «черном рынке» Гошиным родителям не по карману.

Через полчаса Гоша слышит за спиной шум – фура в облаке снежной пыли. Гоша машет руками – может, подвезут до станции? – и машина в самом деле останавливается, немного обогнав Гошу. Из двери высовывается мужчина в форме:

– Куда путь держим, молодой человек?

– На станцию, – отвечает Гоша и замечает на дверце эмблему – щит и серебряная звезда.

Ух ты! думает он.

Александр Ламбаев сидит в кресле перед телевизором. Крохотные фигурки футболистов перемещаются из конца в конец экрана, как рыбы в аквариуме, тихий голос диктора усыпляет, как бульканье всплывающих пузырьков.

Сегодня играют «Дизель» и «Снаряд», исход матча, в сущности, предрешен. Годы, когда «Снаряд» был по-настоящему сильной командой, давно позади, но Александр все равно продолжает болеть за бело-черных. Он привык хранить верность – неважно чему: футбольной команде, своим принципам, идеалам юности.

Хранить верность труднее с каждым годом. Еще немного – и «Снаряд» вылетит в первую лигу, матчи перестанут показывать по телевизору. Как тут поболеешь? Разве что в газете результаты прочтешь.

Что-то подобное, наверное, и с идеалами. Десять лет назад казалось: эти идеалы объединяют целое поколение, его поколение. Верилось, что «трагедия минус пятого года» не должна повториться, и, хотя Проведение Границ действительно великое событие, сегодня живые должны сотрудничать с мертвыми, обмениваясь идеями и технологиями. А еще верилось: их поколение изменит мир, потому что они – все вместе.

Это была самая главная вера, основа основ, крепкий фундамент, на котором они возводили здание своих планов и надежд.

Когда в зимнем лесу у костра Женя пела «Полночный шарик», «Ваньку Корчагина» и «Меланхолический марш», а Александр после каждой песни согревал ее замерзшие руки, он знал: этим зимним вечером во всех концах страны его сверстники слушают, заучивают наизусть и поют те же песни.