«Ортопедическая» означает совсем другое. Корректировку деформаций. Однако начальник был невежественным мерзавцем и разговаривал со всеми так, словно они были неграмотными тупицами.

– Рад сообщать тебе, что он сделал большие шаги… – Начальник, видимо, понял, что сказал нелепость, сделал паузу и откашлялся. – Разумеется, он не может самостоятельно передвигаться, но есть надежда, что со временем у него получится и это. Он в хорошем настроении и скоро выпишется из больницы, чтобы отправиться домой.

– Спасибо, сэр, – сказал Виктор.

До суда, находясь под арестом, он читал в газетах материалы о сержанте Флитвуде, но никогда не испытывал к нему жалости, лишь презрение и злобу. Если бы этот полицейский был разумнее, он бы не только внимательно его выслушал, но и поверил… Если бы полицейский поверил Дженнеру, когда он сказал, что пистолет настоящий, то был бы сейчас здоров и бодр, вел бы нормальную жизнь и выполнял бы свою работу. Но он не слушал, и Виктор потерял голову. Так всегда бывало в минуты сильного стресса или когда на него давили. Он терял голову, впадал в панику и после ничего уже не соображал. Вот почему было несправедливо обвинять его в попытке убийства и судить за это. Он не собирался не только убивать, но даже калечить Флитвуда. Его опутала паника, словно оголенные электрические провода, они кололи его, доставляли нестерпимую боль, вызывали дрожь во всем теле, и именно они заставили его в конце концов спустить курок. Лишь так он мог описать охватившую его тогда панику: одежда, прошитая электрическими проводами.

В одной из популярных бульварных газет ему попался сентиментальный очерк о Флитвуде. Там говорилось, что его зовут Дэвид, что ему двадцать восемь лет (тот же возраст, что у Виктора) и что он помолвлен с девушкой по имени Диана Уокер. Там была их фотография на празднестве по случаю помолвки. В очерке делался особый упор на тот факт, что Флитвуд должен был жениться на будущей неделе. Он не женился, но его невеста сказала репортеру, что они только ждут, когда Дэвиду станет чуть полегче. Она выйдет за него замуж, как только сможет. Ничего, если он не сможет никогда встать на ноги, она будет очень рада видеть его живым. Вдвоем они будут постоянно побеждать. Главное – быть вместе. О Викторе Дженнере в статье не было ни слова. Конечно, его дело было еще на стадии рассмотрения, так что они и не могли написать о нем ничего из того, что хотели: какое он чудовище и как жаль, что таких людей нельзя публично сечь до полусмерти. Зато много говорилось о том, каким замечательным полицейским был Флитвуд. Судя по заметке, он отличался таким блестящим умом, добротой, несокрушимым мужеством, бескорыстием, силой суждений и дедуктивными способностями, что было удивительно, как он еще не стал старшим суперинтендантом или даже генеральным прокурором.

Виктор видел в нем виновника своего тюремного заключения на четырнадцать лет.

После того разговора с начальником тюрьмы Виктор не слышал больше ни слова о Дэвиде Флитвуде. Газеты он читал не каждый день. Иногда не видел их неделями. Но однажды, два года спустя, прочел заметку о благотворительном концерте в Альберт-Холле, организованном в помощь семьям полицейских, получивших тяжелые ранения. Вел этот концерт Дэвид Флитвуд. Фотографии не было, но в заметке говорилось, что Флитвуд представлял исполнителей, сидя в инвалидном кресле.

Начальник тюрьмы не слишком интересовался тем, что происходило в стенах подотчетного ему учреждения. Среди заключенных пошли слухи о том, что Дженнер делал до того, как выстрелил в полицейского. Кое-кто из заключенных узнал, что он и есть насильник из Кенсел-Райз. Все они питали к насильникам, как и к растлителям малолетних, какую-то высоконравственную ненависть. Считалось допустимым бить пожилых женщин по голове в табачной лавке и запускать руку в кассу, считалось позволительным грабить банки; но изнасилование представляло собой нечто совершенно иное, переходящее все границы.