А теперь Рёлла послушно затрусила по дороге вместе с другими коровами, и все, кто был на аукционе, рассмеялись и решили:

– Нет, этот мальчонка из Катхульта не так уж и прост!

И Альфред тоже смеялся.

– Эмиль Свенсон – скотовладелец, – сказал он. – Теперь у тебя есть конь, хромая курица и бешеная корова. Чего бы тебе ещё хотелось?

– Ладно, придёт время, и у меня наверняка всего станет больше, – спокойно ответил Эмиль.

Мама Эмиля стояла у кухонного окна в Катхульте, поджидая с аукциона мужа и сына. Когда она увидела на дороге величественный караван, глаза у неё полезли на лоб. Впереди – повозка с папой Эмиля и Альфредом, Линой, поросой свиньёй и Лоттой-хромоножкой, которая громко кудахтала, радуясь только что снесённому яйцу. За повозкой одна за другой семь коров и, наконец, гарцующий на Лукасе Эмиль, который деревянной лопатой поддерживал порядок, следя за тем, чтобы ни одна корова не отбилась от стада.

Мама Эмиля кинулась во двор, за ней выскочила маленькая Ида.

– Семь коров! – закричала мама папе Эмиля. – Кто из нас спятил – ты или я?

– Не мы, а корова, – буркнул папа.

Но ему ещё долго пришлось бурчать, прежде чем мама поняла, в чём дело.

– Спасибо тебе, Эмиль! Но как ты всё-таки мог узнать, что моя лопата на днях треснула надвое, когда я сажала хлебцы в печь?

Потом она ахнула, увидев нос Альфреда, ставший вдвое толще прежнего.

– Где это тебя угораздило? – спросила мама Эмиля.

– На аукционе в Бакхорве, – ответил Альфред. – А в следующую субботу надо ехать в Кнасхульт с такой вот дулей.

Лина, мрачная и раздосадованная, слезла с повозки. Теперь она не кривлялась и не гоготала.

– Что это у тебя такой кислый вид? – спросила мама Эмиля. – Что стряслось?

– Зуб болит, – отрезала Лина.

Торпарь из Кроки то и дело угощал её леденцами, и от них у неё так разболелся коренной зуб с дуплом, что голова прямо-таки раскалывалась.

Но болит зуб или не болит, надо немедля отправляться на выпас доить хуторских коров, потому что время дойки уже миновало.

Время доить Рёллу и других коров с аукциона тоже давно прошло, и они напоминали об этом громким мычанием.

– Я не виноват, что хозяина Бастефаля здесь нет и он не может подоить своих дохлых коров, – сказал Эмиль и уселся доить сам – сперва Рёллу, а потом и остальных коров.

И он надоил тридцать литров молока, которое мама поставила в погреб, а потом сварила из этого молока сыр. К радости Эмиля, ему досталась громадная головка вкусного сыра, и он долго им лакомился.

А яйцо, которое Лотта-хромоножка снесла по дороге домой, Эмиль сразу же сварил и положил на кухонный стол, за которым его папа, насупив брови, ждал ужина.

– Это от Лотты-хромоножки, – сказал Эмиль.

Потом он налил папе стакан парного молока.

– А это от Рёллы, – угощал он.

Папа молча ел и пил, пока мама Эмиля сажала в печь караваи хлеба. Лина положила горячую картофелину на больной зуб, и зуб заныл в семь раз сильнее прежнего – всё было точь-в-точь как она и ждала.

– Эй, знаю я тебя, – сказала Лина зубу. – Коли ты глуп, то я и подавно могу быть глупой.

Альфред рассмеялся.

– Торпарь из Кроки сумел-таки подъехать к тебе с леденцами, – сказал он. – Вот теперь и иди за него замуж!

Лина фыркнула:

– Больно надо за этакого-то сморчка! Ему уже пятьдесят лет, а мне только двадцать пять. По-твоему, мне нужен муж в два раза старше меня?

– Ну и что! – сказал Эмиль. – Какая разница?

– Ишь какой, – ответила Лина. – Теперь ещё куда ни шло, но поразмысли: когда мне пятьдесят стукнет, а ему сто – вот тогда будет мороки с ним, упаси меня Бог!

– По уму твоему, Лина, ты и счёт ведёшь, – сказала мама, затворяя печь заслонкой. – Ну что за чудесная лопата! – похвалила она.