Были ворота и в Катхульте, но, по правде говоря, Эмиль не очень-то разжился на них, так как хутор стоял на отшибе и туда редко кто наведывался из прихода. Лишь один хутор лежал ещё дальше Катхульта – Бакхорва, где как раз и должен был состояться аукцион.

«Значит, тому, кто туда поедет, не миновать наших ворот», – решил Эмиль, этакий плутишка.

Битый час простоял он сторожем у ворот и заработал – подумать только! – целых пять крон и семьдесят четыре эре. Повозки с лошадьми тянулись одна за другой, и только он закрывал ворота, как тотчас надо было снова их отворять.

Все крестьяне, спешившие в Бакхорву, были в хорошем настроении, потому что ехали на аукцион, и охотно швыряли монетки в два и пять эре в кепчонку Эмиля. Некоторые богатые крестьяне даже раскошеливались на десять эре, хотя, понятно, мигом в этом раскаивались.

А торпарь из Кроки разозлился, когда Эмиль захлопнул ворота перед самой мордой его сивой кобылки.

– Чего затворяешь ворота! – закричал он.

– Надо же мне сначала их закрыть, чтобы потом открыть.

– Чего ж ты в такой день не оставишь ворота открытыми? – зло спросил хуторянин из Кроки.

– Что я, рехнулся! – ответил Эмиль. – Это нынче-то, когда мне впервые есть хоть какая-то польза от этих старых ворот?

Но торпарь из Кроки огрел Эмиля кнутом и не дал ему ни пол-эре.

Когда все, кто собирался побывать на аукционе, проехали через Катхульт и стоять у ворот стало незачем, Эмиль вскочил на Лукаса и понёсся вскачь так резво, что в кармане его брючек забренчали монетки.

Аукцион в Бакхорве был уже в полном разгаре. Люди толпились вокруг вещей, расставленных рядами во дворе. При ярком солнечном свете они казались совсем неприглядными. Посреди толпы на бочку взобрался аукционщик. Ему давали хорошую цену за сковородки и кофейные чашки, за старые деревянные стулья и ещё за многое другое. Понимаешь, так вот и бывает на аукционе: кто-нибудь выкрикивает, объявляя аукционщику, сколько он хочет заплатить за какую-нибудь вещь, ну а если найдётся такой, кто хочет заплатить больше, то ему и достаётся кухонный диван или что-либо другое.

Когда на двор прискакал Эмиль верхом на Лукасе, народ всколыхнуло словно ветром. В толпе зашушукались:

– Раз явился этот мальчишка из Катхульта, лучше, пожалуй, ехать домой!

Эмиль же был настроен на крупные сделки, ему не терпелось начать торговаться, да и деньжата у него завелись, так что было от чего голове пойти кругом. Не успев спешиться, он уже предложил три кроны за старую железную кровать, которая была ему нужна как телеге пятое колесо. К счастью, одна крестьянка предложила за кровать четыре кроны, и Эмиль избавился от ненужной покупки. Но он азартно продолжал набивать цену почти на всё без исключения и не успел опомниться, как – бах! – стал хозяином трёх вещей. Первой была выцветшая бархатная шкатулочка с мелкими голубыми ракушками на крышке – ну она-то ещё пригодится маленькой Иде. Второй была лопата с длинной ручкой – сажать хлебы в печь. А третьей – старая ржавая пожарная помпа[1], за которую во всей Лённеберге никто не дал бы и десяти эре. А Эмиль выложил двадцать пять и тотчас получил её.

«Вот беда, зачем она мне?» – подумал Эмиль. Но ничего не поделаешь – хотел он этого или нет, помпой теперь владел он.

Пришёл Альфред, взглянул на покупки Эмиля и рассмеялся.

– Владелец помпы Эмиль Свенсон, – сказал он, – на что тебе, собственно говоря, эта штуковина?

– А если грянет гром и вспыхнет пожар? – ответил Эмиль.

И в тот же миг грянул гром – так, во всяком случае, вначале подумал Эмиль. Но это был всего-навсего папа Эмиля, который схватил сына за шиворот и тряхнул так, что кудри мальчика растрепались.