Всех кандидатов на священство и дьяконство обучал катехизису иеромонах Иринарх, который был человек с латынью.

Иринарх и брал с посвящаемых по архиерейской таксе.

Добрынину же поручено было свидетельствовать всех стихарных в чтении, писании, знании церковного устава и катехизиса и свидетельство это подписывать.

При свидетельствовании каждый должен был положить в кружку три рубля пятьдесят копеек, а в руку – сколько хотел.

И в руку всякий клал для скорости.

Поэтому Добрынин имел порядочное белье и платье.

Это родило во всем архиерейском штате, а особенно в консисторском секретаре, жестокое негодование и зависть.

В этом году благоугодно было преосвященному приняться самому за обучение Добрынина, своего келейника и еще двух певчих латинскому языку и арифметике.

Добрынин понимал, что архиерейское учение будет не легкое, поэтому сыскал для арифметики в городе купца, который прежде был у винного откупщика бухгалтером, но за пьянство лишен сего достоинства.

Учителя этого Добрынин держал на своем вине и так узнал, как счислять, слагать, вычислять, умножать и разделять.

Поэтому Добрынин всегда являлся к архиерею с исправным ответом на заданные уроки, а соученики его вместо ответа протягивали к архиучителю руки для битья по ним деревянной лопаткой, называемой «паля».

Когда дошли в учении до извлечения корня квадратного и кубического, то архиерей перешел к наглядному методу обучения и велел сделать деревянный куб порядочных размеров.

Эту геометрическую фигуру часто бросал архиерей в лоб непонятливого ученика, причем приказано было, чтобы все разом бросались за этой геометрической фигурой под стул, под канапе, под столики, если она туда закатится, и подавали ее архиучителю.

Поэтому извлечение корня кубического в архиерейских покоях было похоже на игру в мячик.

Еще не был извлечен окончательно кубический корень, как пал на землю снег. И архиерей поехал в город Рыльск, в Белополье и в прочие селения для осмотра благочиния.

Нужно было ехать в лучшие монастыри, попокоиться, попировать и получить подарки.

В Рыльске епископ говорил поучение к народу, наполненное гонением на староверов, и тут же, при народе, приказал одного из староверов, обер-офицера в отставке, Сисоя Воропанова, обстричь и бороду ему ножницами обрезать.

Волос воропановский, говорят, по отъезде архиерея опять отрос.

Купцы же, выслушав с христианским терпением речь архиерейскую, угостили его жирным обедом, пивом, медом, добрыми наливками и остались по-прежнему при старой вере у своих промыслов.

Гавриил же речи архиепископа записывал и пожинал плату от ставленников, потому что в разъезде епископ делал и производство.

Лошади везде ставились бесплатные, харчи не стоили ничего, и все поющие и предстоящие имели великие и богатые милости.

Января восемнадцатого был день именин его преосвященства.

От доходов своих сделал себе Гавриил Добрынин новую пару платья. Нарядясь в нее, пошел он поздравить поутру его превосходительство. Архиерей, увидя Гавриила в европейском платье, спросил:

– Давно ли ты сделал обновку?

– Ко дню тезоименитства вашего преосвященства, – ответил Добрынин.

Дав всем благословение и отпустивши всех, сел Флиоринский на канапе и сказал Гавриилу следующее:

– Послушай, Добрынин, ты знаешь, что у меня сегодня много прошено гостей к обеду; знаешь, сколь я люблю порядок, и знаешь, сколь я нетерпелив там, где я вижу непорядок; посуди же и познай: могу ли я быть нынешний день спокоен? Ты знаешь, что у меня келейный Васильев, от которого должен зависеть весь порядок, любит хлебнуть через край; человека не имам! Иному бы моему брату, русскому архиерею, было сие нечувствительно, но я француз! Я имел случай быть в Париже недолго, но не буду и не желаю иметь случая выбить из себя порядка и чистоты парижской. При таких моих обстоятельствах нужна мне твоя служба, которую прими ты на нынешний день вместо моего келейного. Я надеюсь, что ты и в сем случае не меньше мне угодишь, сколько я был тобою доныне доволен.