Неожиданно для себя я предложил далай-ламе мысленный эксперимент. Представьте, что вы находитесь в некоем общественном месте – в парке или в кинотеатре – и вдруг осознаете, что рядом с вами сидит Гитлер (или Сталин, или Пол Пот, или Мао), а дело происходит в самом начале геноцида, который впоследствии стал реальностью. Нам, нашим людям, во-первых, кажется, что праведный гнев и ярость по отношению к Гитлеру и иже с ним вполне нормальны, и, во-вторых, представляется, что неплохо бы и даже желательно убить его, если предоставится возможность. А вы, тибетские буддисты, что скажете?

Далай-лама обернулся к свите из авторитетных монахов, как всегда расположившейся у него за спиной, словно прайд за спиной льва, и принялся совещаться. Пошептавшись с ними несколько минут на тибетском, далай-лама объяснил нам, что убить Гитлера необходимо (и даже с триумфом, церемониально, подобно тому – если вспомнить разные культурные традиции, – как это могли бы делать самураи). Тем самым мы разорвем очень и очень дурную кармическую цепь. Вердикт: «Да, убейте его. Но не злитесь».

Что это означает? Как с точки зрения здравого смысла можно представлять убийство одного человеческого существа другим, мотивацию к убийству одного человека другим без какого бы то ни было чувства, без всплеска таких эмоций, как гнев, негодование, осуждение?

Дело в том, что Гитлер – это лишь неудачный поворот в мировом развитии. Он стал злодеем не по собственному выбору и поэтому заслуживает сострадания, а не гнева. И уничтожить его тоже нужно из сострадания – к нему самому и к тем, кого он может погубить своими злодеяниями.

В подобном ключе мыслили и стоики, знавшие толк в военном искусстве: когда требуются эффективные действия против врага, в том числе направленные на уничтожение, то такие эмоции, как страх и гнев, только мешают, повергают в ступор, побуждают к неадекватным мерам и мешают грамотно достигать поставленной цели. Сенека в своем трактате «О гневе», напрямую полемизируя с Аристотелем, пишет: «От всякой пагубной страсти легче всего совсем избавиться, чем научиться ею управлять»[3]. Зрелый, уравновешенный человек владеет собой и руководствуется разумом, тогда как одержимый гневом распущен и не может держать себя в руках; «гнев возбуждается пустыми и не идущими к делу мелочами».

Сенека и другие стоики считали, что необходимость время от времени сурово наказывать и воевать мы путаем с необходимостью гнева. И если Аристотель, как напоминает нам Сенека, утверждал, что для простого воина, в отличие от полководца, гнев полезен, то сам римлянин был убежден: хорошие солдаты, хорошие воины-стоики никогда не впадают в гнев, иначе они провалили бы дело, которого от них требует печальная необходимость. Вот как рекомендует поступать с гневом Сенека: «Вырывать его с корнем ‹…› Не стоит пытаться удерживать гнев в пределах умеренности – лучше изгнать его совсем, ибо какая может быть умеренность у столь дурной вещи?»

Позже я осознал, что и у буддистов, и у стоиков требование искоренять гнев связано с приматом этики в их философии. Задача этики – способствовать правильным поступкам, уменьшать страдания и боль (в буддизме обозначаемые термином «дуккха») и по возможности вытеснять их счастьем. Гнев, по крайней мере в одном из стандартных проявлений, направлен на то, чтобы обидеть, причинить боль и страдание. А к этому человек стремиться не должен. Ярость – служанка алчного эго, требующего удовлетворения, и это алчное, опустошающее эго, стремящееся уничтожить все на своем пути, и есть проблема, главная причина страданий, а не решение этой проблемы.