Так возвещали рекламы. В проспектах изображался план нового города с театрами, набережными, публичными зданиями и церквами всевозможных культов. Была объявлена продажа паев с правом на небольшой участок земли в окрестностях города, дабы жители его могли совместить занятия коммерцией и промышленностью с земледельческими трудами. Я не ел, не пил и не спал, пока не купил наконец акционерного пая и небольшой фермы в окрестностях.

Заключив сделку, я тотчас же выехал с женою и детьми, чтобы вступить во владение покупкой. Детей у меня тогда было трое; двое старших были близнецы-девятилетки. Так как в Вирджинию возвращаться я не собирался, Куджо, связавший свою судьбу с нашей, последовал с нами на Дальний Запад.

Мы проделали долгий томительный путь; но все испытания его были ничем в сравнении с тем, что ожидало нас по прибытии в Каиро.

Там стоял в великолепном одиночестве один-единственный дом, выстроенный на единственном клочке осушенной земли, окруженной болотами. Почти весь грунт, назначенный под город, находился под водой, участки, не залитые водой, представляли собой топи, заросшие тростниками.

Никакого намека на театры, церкви, окружный суд и каменную набережную… Ничего похожего на рекламные посулы. Правда, чтоб огородить единственный каирский дом от разлива воды, была воздвигнута плотина, а дом этот оказался весьма подозрительной харчевней.

Делать было нечего. Оставив семью в гостинице, я отправился на поиски моего «городского» участка. Хваленый земельный пай оказался болотом, в котором я увязал по колено. Что же касается «фермы», то для посещения ее пришлось раздобыть лодку, и, поплавав вдоль и поперек моей земельной собственности, я вернулся домой разочарованный и подавленный, не прикоснувшись даже веслом к земле.

С первым же пароходом мы выехали в Сент-Луис. Земельный пай и ферма были проданы за смехотворную цену.

Стоит ли вам рассказывать, как я был удручен. Сердце обливалось кровью, когда я вспоминал все свои злоключения и думал о будущем, ожидающем жену и детей. Я бы горько проклял Америку и всех американцев, но в проклятиях не было проку. К тому же мне не на кого было обижаться. Два раза кряду меня, правда, гнусно обманули, но разве то же самое не могло случиться у нас на родине, в благословенной старой Англии? Разве друзья мои, молодые светские щеголи, поступили со мной лучше? Американцы дважды меня ограбили; но пенять я должен на свою неопытность, результат поверхностного воспитания: так же точно меня бы надули при покупке коня в Татарсале или же в Пиккадилли, подсунув мне негодный чай. Но кто же был виноват, что я ничего не смыслил в товаре!

В Сент-Луис мы добрались с какой-нибудь сотней фунтов, и, так как работы я сразу не нашел, эта сумма быстро растаяла.

Тем временем в нашей гостинице остановился какой-то молодой шотландец. Подобно мне, он был в Сент-Луисе чужестранцем и считал себя выходцем из метрополии. Вскоре мы познакомились и, разумеется, поделились своим опытом. Я пожаловался ему на свои невзгоды в Вирджинии и в Каиро, и мне показалось, что собеседник настроен сочувственно. Он, в свою очередь, распространился о своем прошлом и некоторых планах на будущее.

Несколько лет он проработал на медных рудниках в глубине Великой Северо-Американской пустыни, в горах, называемых Лос-Мимбрес, к западу от реки Рио-Гранде-дель-Норте.

Странный народ эти шотландцы. Их всего горсточка, но они проникают во все концы земного шара; где угодно вы найдете шотландца, и всегда притом занимающего важный пост, делающего карьеру, преуспевающего, но все же не порвавшего связи с родиной.