Предчувствия ее не обманули. На третий день в консерватории Гольденвейзер давал концерт – четыре баллады и этюды Шопена. И провались все пропадом, а на Шопена надо пойти. Она и шла, торопилась к открытию консерваторских касс. Была метель. Уже весенняя и потому особенно злая, ожесточенная, она швыряла горсти колючего снега прямо в лицо, будто прицелясь. Бр-р-р! И в ботики снег набился. Ах, чего не одолеешь ради Шопена, и Ариадна, ускорив шаг, свернула с бульвара на Большую Никитскую.

С новым знакомцем столкнулась сразу за поворотом. Стала как вкопанная. А он широко улыбнулся, будто знал заранее, что именно здесь, именно сейчас щедрая судьба сведет их вместе.

– Как я рад вас увидеть! И куда вы направляетесь?

– Попробуйте угадать. – «Боже, что я несу? Что за кокетливый вульгарный тон», успела-таки отметить про себя, но уже понесло за его доброй улыбкой, а раскрасневшихся от смущения щек он не заметил.

– Раз так, то и угадывать нечего. Вы идете в консерваторию. Я прав?

– Д-да.

– Но вам туда не надо. Я только что взял два билета. – Вынул бумажник и показал. – Второй – на всякий случай.

Ну тут Жорж, конечно, лукавил. Второй билет он взял для младшего брата, для Левушки. Тот вдруг с неистовой жаждой стал заниматься музыкой, он как-то внезапно повзрослел и в лучших своих порывах стал напоминать Жоржу себя в последних классах гимназии. Возрастная пропасть в целых четырнадцать лет стала сокращаться. Жорж впервые ощутил, что такое братская любовь, хотя уже выросли между ними Александр и Николай. С теми не было общих интересов.

Стыдясь за кокетство, Ариадна проявила строптивость.

– Нет, я не возьму от вас билета, пока не скажете, на какой случай вы его купили.

Чуть не соскочило с языка «На случай встречи с вами», но вовремя опомнился – это бы все опошлило. И с ясным простодушием на лице Жорж признался:

– Вообще-то, «всякий случай» – мой младший брат. Но я вернусь и достану ему другой билет.

– А вы уверены, что достанете?

– Почти. А давайте прямо сейчас вернемся, чтобы времени зря не терять. Очередь там небольшая, не то что за керосином. Идемте, идемте, там, кстати, и отогреемся. Метель какая-то уж очень злобная.

– Как старый мир, – заметила Ариадна и тотчас же смутилась, поймав себя на невольной реминисценции из «Двенадцати».

– Зато после такой метели голубизна неба особенно пронзительна и счастлива. Это еще Тютчев описал. «Зима недаром злится».

– А вы еще классику помните? Я-то думала, что вы законченный футурист, а бедный Тютчев лежит на дне океана, выброшенный с парохода современности вместе с Пушкиным.

– Ну эдак и пробросаться недолго. Здесь футуристы явно перегнули. Да они уж и сами это поняли. Во всяком случае, помалкивают насчет Пушкина. Наверно, каюту подыскали Александру Сергеевичу.

– В четвертом классе, в трюме.

– Звучит, как в тюрьме. Ничего, Пушкину не впервой: душа в заветной лире и прах пережила, и полузабвенье, и хлесткого задиру Писарева, а футуристов и подавно переживет.

– Вашими б устами…

– Все равно в рот не попадет.

– А вы усы отрастите. Чтоб хоть по ним текло.

– Вам, я вижу, пальца в рот не клади.

– И не надо. Это негигиенично.

– Ада. Ад, а?

– Да уж не Рай я. А что это вы так побледнели? А теперь покраснели? Я что-то не то сказала?

Покраснеешь тут! Доигрался словами.

– Нет, нет, вы тут ни при чем, видно, на меня так погода подействовала.

Дурак! Кто ж девушкам в слабости признается. Но все ж лучше, чем в минувшем романе.

– А что, Левушка, часом, не псевдоним некой Раи?

– Нет, не псевдоним. На концерте вы убедитесь. Я вас познакомлю с братом. – В правдивом ответе Жорж был чуточку тороплив.