– Юмор юмором, но, знаешь ли, в каждой шутке… – не собирался останавливаться дядя Нодар, – я считаю, что в ребенке надо развивать природные таланты. Ну потратит она время на красивые прыжки с трамплина, и что?

– Стоп, Нодарчик, ты мне ребенка не сбивай с пути истинного.

– Так я с истинного как раз не сбиваю. Ты же девчонку мучаешь. Она уже ненавидит и эту поездку, и бассейн, и нас с тобой, вместе взятых. Правда, Сашуля?

Саша никого не ненавидела, но на всякий случай кивнула. В бассейне было здорово, но прыгать уже надоело. Тем более что ничего достойного у нее пока не получалось.

– Вот видишь. А ты, когда ее с собой брал, наверняка хотел, чтобы ребенок пользу какую-то получил от поездки?

– Да какая там польза, Нодар. Она же меня годами поедом ела, чтобы я ей кабину показал. Представилась возможность, и полетели. Вот и все дела.

– Но ведь если возможность представилась, надо использовать ее на полную катушку, разве нет?

– А мы этого разве не делаем? Загораем, купаемся, учим ребенка нырять…

– И?..

– И все.

– Вот именно! Такое ощущение, что ты привез дочь в какую-нибудь деревню под Анапой, где, кроме моря, фруктов и местного памятника неизвестному солдату, и посмотреть-то не на что. Но мы, если мне не изменяет память, уже третий день жаримся не где-нибудь, а в Неаполе, и, кроме бассейна, Сашуля до сих пор ничего не видела. Ладно уж мы с тобой, тертые калачи, на все поглазеть успели, но ее-то тоже просветить надо.

– Думаешь, ее впечатлят развалины Помпей и куски застывшей лавы вдоль дороги? По-моему, она еще мала для того, чтобы получать эстетическое удовольствие от прогулки по полуразрушенным камням в сорокаградусную жару. Ну а в Неаполе ей и вовсе нечего делать.

Саша хотела сказать, что она с удовольствием отправилась бы посмотреть на то, что осталось от Помпей. В художественной школе им показывали репродукцию картины художника со смешным именем Карл и рассказывали, что на полотне изображено извержение вулкана Везувий. Хорошо бы поглядеть, как теперь выглядит чудовище, уничтожившее целый город, да и взглянуть на Неаполь, в котором было совершенно нечего делать, она бы тоже не отказалась. Только собралась заявить о своих желаниях, как дядя Нодар снова ее опередил:

– Во-первых, десять лет уже вполне достаточно для того, чтобы оценить величие истории. У вас Иринка – пятнадцатилетняя барышня на выданье, вот вы Сашуру как в малышки записали, так и не выпускаете из детского сада, а она, между прочим, о-го-го!

Саша залилась краской. Оказывается, она «о-го-го» в глазах дяди Нодара! Стоило провести не один час в изнурительных прыжках с бортика, чтобы получить такое признание!

– А во-вторых, совсем не обязательно показывать ей Неаполь. Прокатись с ней до Венеции. Не так уж и далеко, между прочим. Там ведь маски, костюмы, комедия, Пьеро, Коломбина. Вот где живое искусство. Она же будущий художник…

– Это мы еще посмотрим, – папа возразил скорее для порядка.

– Это мы с тобой, может быть, посмотрим, а она больше смотреть не собирается, правда, Сашура?

Теперь Саша кивнула без малейшего промедления. Конечно, художник! А кто же еще? Путь известен: художественная школа, Строгановка, Эрмитаж. То, что конечным пунктом для многих современных живописцев был отнюдь не главный музей Петербурга, а в лучшем случае мостовая Арбата, десятилетнюю Сашу в отличие от ее родителей нисколько не волновало. Она, как и все не битые жизнью дети, видела мир исключительно в розовом цвете.

– Даже если и так, – папу заметно задел Сашин уверенный кивок, – пока она все-таки еще ребенок.