В музее царили, по выражению того же Михаила Филаретовича, разброд и шатание, сотрудники как потерянные бродили между экспонатами, собирались по двое-трое и перешептывались, боязливо оглядываясь на кабинет директора. Для посетителей музей был закрыт.

На следующий день были назначены похороны. Народу пришло много – Михаила Филаретовича в городе знали. В основном коллеги, бывшие соученики, чиновники от культуры – ну, эти по обязанности.

Было много речей, играла траурная музыка – в общем, ничего интересного. Противно только было наблюдать, как Азадовский юлил перед городским начальством: наклонялся, заглядывал им в глаза, угодливо улыбался, только что хвостом не вилял. Впрочем, может, и вилял, под одеждой не видно.

Потом в музее был выходной, но новый директор, назначенный официально, распорядился, чтобы сотрудники явились на работу. Дескать, нечего расслабляться, и так сколько времени зря потратили. Так и сказал – зря. Это когда мы все на похороны пошли.

Я не удержалась тогда и громко фыркнула. Азадовский посмотрел на меня… я сказала бы, что волком, но куда ему до волка, он больше на шакала смахивает. Такой противный шакал Табаки из мультфильма: «А мы пойдем на север!»

Остальные сотрудники промолчали, так что инцидент был исчерпан. А я поняла, что недолго мне в музее работать. Азадовский – очень злопамятная сволочь. Да и ладно, раз Филаретыча больше нет, то и мне тут делать нечего.

Однако когда Азадовскому следующий раз понадобилось кого-то послать в квартиру покойного директора, он снова отправил меня.

И вот чем это кончилось.

Я приехала, вошла в подъезд, увидела открытую дверь квартиры… ну, остальное я уже рассказывала.

– Ты точно не беременная? – недоверчиво повторила Надежда Степановна.

– Да ничего подобного! – огрызнулась я.

– А чего ж тогда упала? Молодая, здоровая… – Она так посмотрела на меня, как будто молодость и здоровье стоят на первом месте в списке смертных грехов. – И вообще, как ты в квартиру-то попала?

– Дверь была открыта.

– Да что ты несешь? Я только и вышла, ведро мусорное вынести, и дверь непременно закрыла!

– Говорю вам – открыто было! Иначе как я сюда могла попасть? Ключей у меня нет!

– Вот уж не знаю! – Надежда Степановна поджала губы. – И перерыла тут все! Я порядок навела, прибралась тут, а ты все выворотила! Совесть надо иметь? Я хотела после себя все в порядке оставить, а теперь ужас что творится…

Она продолжала что-то недовольно бухтеть, а я огляделась.

И правда, в кабинете все было перевернуто вверх дном, ящики из письменного стола выдернуты, их содержимое разбросано по полу. А ведь прошлый раз, когда я приходила за фотографией, здесь был полный порядок… Домработница, хоть и ворчлива не в меру, но дело свое знает, квартира вылизана была. Ни пылинки.

– Совсем вы, молодые, чужой труд не уважаете! – возмущенно припечатала Надежда Степановна.

– Да говорю же вам – я ничего тут не трогала! Я только вошла в кабинет, тут же и отключилась!

– Кто ж тогда тут накуролесил? – процедила домработница недоверчиво. – И вообще, зачем ты пришла?

– Начальник прислал за статьей, – отмахнулась я, и сама себе удивилась – что это я перед ней оправдываюсь?

Хотя сказала ей я чистую правду – Азадовский на этот раз отправил меня сюда за текстом статьи, которую Михаил Филаретович готовил в последнее время. Статья была посвящена фараону Эхнатону и предназначалась для каталога выставки, которая вскоре должна была открыться в нашем музее.

– Ну так бери свою статью да отправляйся, а я снова тут буду порядок наводить! Приберу, да сдам ключи управляющему под расписку, тогда уж сами тут разбирайтесь! – Она фыркнула и вышла в коридор, напоследок хлопнув дверью.