– Значит, он все-таки заподозрил, что мы не те, за кого выдаем себя?

– По-моему, да.

– Тогда он тотчас же сообщит о нашем появлении в этих краях.

– Никому и ничего он сообщать не станет. Иначе пойдет под суд за халатность и трусость. В таких случаях люди предпочитают молчать, полагаясь на то, что, может быть, как-то обойдется.

Поднявшись на небольшой холм, на вершине которого досматривал последние сны древности позеленевший от интриг и времени замок графа Гальчевского, Штубер почти инстинктивно осмот-релся.

Справа, на северо-востоке от поместья, разгоралась довольно мощная артиллерийская дуэль. Слева, в створе между краем леса и шпилем костела, помпезно раздвигалась багровая ширма пожара, на который медленно, словно уставшие журавли на предзакатное солнце, потянулись друг за другом звенья тяжелых русских бомбардировщиков. Плотно прикрываемые истребителями и штурмовиками, они презрительно миновали прифронтовую линию, устремляясь куда-то в глубь обороны, очевидно, к расположенной в двадцати пяти километрах отсюда узловой железнодорожной станции.

– Как величественно они летят, – не удержался Штубер, прослеживая поднебесное шествие этого «клина».

– Как убийственно они летят…

– В том-то и беда, что мы с вами – обычные солдафоны, фельдфебель, – не согласился барон фон Штубер, все еще провожая взглядом этот смертоносный клин. – Мы не способны проникнуться величием войны, той ее ораторией и теми пейзажами, которыми она безнадежно пытается облагораживать нас.

– Позволю себе напомнить, господин гауптштурмфюрер, что чаще всего это «облагораживание» завершается отпеванием. Причем церковный хор обычно заменяют залпы русских «катюш».

– …Что уже само по себе тоже величественно, Зебольд! – очарованно повертел головой командир отряда «Рыцарей рейха».

– Не знаю, не знаю, под залпами «катюш» видеть вас пока что не приходилось, – по-иезуитски ухмыльнулся Вечный Фельдфебель.

– Вы устали, Зебольд, поэтому вашими устами говорит сама усталость. Поле боя – это Мекка рыцарей-романтиков. А вы, наш смертельно уставший рыцарь, уже не способны воспламеняться благородством риска и на могилах восхищаться подвигами падших героев.

Вот уже третий день подряд Кирдорф с удивлением выслушивал странные диалоги, разгоравшиеся между диверсантами из группы Скорцени, со страстным желанием непосвященного пытаясь понять: то ли эти «фридентальские коршуны» принимают его за законченного идиота, то ли они всего лишь наслаждаются своим собственным идиотизмом. Но, в какую бы сторону чаша его сомнений ни склонялась, предпочитал благоразумно помалкивать.

– Что там у вас происходит, гауптштурмфюрер?! – возник в телефонной трубке жесткий голос полковника Лоттера.

– В зоне действий моей группы «Рыцари рейха» все спокойно, – заучено и беззаботно отрапортовал барон.

– Я – о том, что пробиться к вам, гауптштурмфюрер, труднее, чем на прием к английской королеве! – все тверже наседал на Штубера полковник. Но, несмотря на всю мыслимую жесткость, высокий мелодичный голос его доносился с амвона армейского штаба, словно из глубины органа.

– Если учесть секретность нашей группы…

– Идите вы к дьяволу, барон. В такие часы вы должны быть на связи.

– Можно подумать, что вы способны чем-то удивить меня, господин полковник, – продолжал Штубер взлохмачивать полотенцем мокрые волосы. Как командир группы «Рыцари рейха», Штубер подчинялся только Скорцени, и в предписании, которым определялись его полномочия, так и было сказано, что, подчиняясь отделу диверсий Главного управления имперской безопасности (РСХА), в боевых условиях он действует самостоятельно, исходя из ситуации.