Дом, который снимал Дан, оказался большим и двухэтажным.

— Я не поднимаюсь наверх, мне вполне достаточно первого этажа, — сказал Даниял, помогая Данке выбраться из машины и подталкивая к двери. — Скорее, а то простудишься!

Ей показалось или в доме было достаточно прохладно? Или это потому, что мокрая ткань холодила?

— Можешь включить джакузи, — он протянул ей полотенце и сухую одежду. Но Данка не планировала нежиться в ванной в доме у Данияла.

— Спасибо, обойдусь без джакузи. Меня устроит душ, — она взяла полотенце, и тут ее удержала крепкая ладонь.

— Ты быстрее согреешься так, Дана, — ей показалось, или его дыхание изменилось?

И взгляд изменился, да что там, даже глаза поменяли цвет, стали темными, как летнее небо перед грозой. И голос стал тягучий, бархатистый, Дане казалось, он ее плавит и обездвиживает, этот голос.

Может, зря она согласилась приехать? Ну как-то заработала бы уже на тех аварийщиков, на худой конец, ночные съемки по-прежнему оплачивались по двойному тарифу.

Дана включила горячую воду так, чтобы та даже немного обжигала, и долго стояла, чувствуя, как согревается каждая клеточка. Потом еще и полотенцем растерлась и совсем согрелась. Трикотажный костюм Данияла был ей безнадежно велик, но в штанах в поясе были продеты веревки, и Данка обвязала их вокруг талии. Не падают, и то хорошо.

Выйдя из душа, нашла Данияла в просторной гостиной — он сидел на корточках у камина и смотрел, как разгорается пламя. Рядом были разложены ее мокрые штаны и пуховик.

— Я добавил мощности к обогреву, но пока батареи нагреются, решил зажечь камин, ты не против? — те же бархатистые нотки и потемневшие глаза.

Данка вдруг ощутила, что у нее между лопатками пробегают электрические разряды. А Дан поднялся, взял ее за руку и усадил на диван, протягивая клетчатый плед.

— Если холодно, укройся. Будешь глинтвейн?

Она с удовольствием закуталась в плед и отхлебнула глинтвейн. Даниял тоже пил пряный напиток, усевшись возле Данки и глядя на огонь. Она смотрела, как языки пламени прыгают, облизывая поленья, и близость сидящего рядом мужчины кружила голову еще похлеще глинтвейна.

Дана вдруг почувствовала свое тело — полностью, целиком, начиная от кончиков пальцев и заканчивая пылающими щеками. Грудь снова налилась, кожа стала настолько чувствительной по всей поверхности, что даже одежда покалывала и мешала. Хотелось снять ее, зашвырнуть в угол, вытянуться возле камина на брошенном на пол пледе как кошка. И чтобы Даниял ее поцеловал.

Ощутила на своих губах твердые губы со вкусом аниса и кардамона, они ласкали ее очень осторожно, и Данка ответила. Подалась навстречу, приоткрыв рот. И туда сразу же ворвался горячий язык, он вторгался настойчиво, порывисто, страстно, а ей нравилось и совсем не хотелось сопротивляться. Ее никто еще так не целовал, эти поцелуи вызывали в теле неведомые ощущения, и она догадывалась, что так выглядит желание.

Бокал исчез из рук, а плед полетел на пол. Они продолжали целоваться, Дан навис над ней, запустив руки в волосы, и придерживая ее за затылок, а затем медленно опустил Данку на спину, ложась сверху и заводя ей руки за голову.

Его глаза были закрыты, дыхание прерывистым, Дане самой было трудно дышать, к тому же мужское тело, прижавшее ее к дивану, совсем не давало вдохнуть. А потом она почувствовала, как ее ноги настойчиво разводят коленом, шершавые руки ползут под футболку, гладят тело и ныряют под чашки бюстгальтера.

Даниял издал негромкий стон, прикусывая зубами мочку уха, а она словно вынырнула из-под толщи воды на поверхность. Представила себя со стороны — разгоряченная поцелуями, обездвиженная, лежащая под мужчиной, чье возбуждение так красноречиво упиралось ей в бедро.