Она посмотрела на девочек, затем на Мэйла и снова на дочерей.

– Я скоро вернусь, – пообещала она. – Джон не причинит мне вреда.

Обе девочки промолчали в ответ. Они ей не поверили.

Манетт обошла Мэйла по широкой дуге. Во внешней части подвала воздух оказался холоднее и более свежим, но первое, что она заметила, это еще один матрас, который Мэйл стащил вниз по лестнице. Энди шагнула к ней, когда дверь с грохотом захлопнулась у нее за спиной, и Джон предупредил:

– Не двигайся.

Энди остановилась, боясь пошевелиться. Он обошел ее и оказался между нею и дверью. Мгновение пристально на нее смотрел, немного покачиваясь на месте. Мэйл был сильно пьян – глаза полуприкрыты тяжелыми веками, губы кривятся в мерзкой презрительной усмешке.

– Никто не имеет ни малейшего представления, где вы находитесь и кто вас захватил, – заявил он и собрался рассмеяться; Энди поняла, что где-то в самых потаенных глубинах своего сознания он чувствует себя неуверенно. – Про это всю ночь по радио трепались. Копы носятся, как цыплята, у которых поотрубали бошки.

– Джон, они рано или поздно сюда приедут, – сказала она. – Мне кажется, для тебя лучше всего…

Энди автоматически перешла на докторский голос, слегка сухой, сдержанный тон, который использовала, когда беседовала с пациентами на деликатные темы. Аристократичный и одновременно говорящий о том, что она получила хорошее образование, он нередко выдавал ее собственное мнение по обсуждаемому вопросу.

Но в этот раз у нее не получилось.

Мэйл двигался очень быстро, на удивление, точно боксер среднего веса. Он подскочил к ней и так сильно ударил по лицу, что она упала. Еще мгновение назад Энди была доктором и собиралась провести сеанс психоанализа, а в следующее превратилась в раненое животное, которое пыталось восстановить равновесие до того, как превратится в кусок мяса.

Мэйл подошел к ней вплотную, настолько близко, что она чувствовала его запах и видела материал, из которого были сшиты его джинсы.

– Никогда больше не говори со мной так, – прорычал он. – Нас никто не найдет. Ни за что на свете. А теперь встань и выпрямись. Вставай, я тебе сказал.

Манетт прижимала руки к лицу, чувствуя, что в голове не осталось ни одной внятной мысли: все они напоминали буковки из игры «Скрэббл»[26], рассыпавшиеся по полу, после того как кто-то уронил доску. Она услышала какой-то треск и посмотрела на Мэйла, который в ярости наблюдал за ней. Он смял пивную банку в руке и отшвырнул ее в угол; она с грохотом отскочила от стены и рикошетом отлетела назад.

– Показывай, – приказал Мэйл.

– Что? – Энди не имела ни малейшего представления о том, что ему нужно.

– Показывай, – повторил он.

– Что? – тупо повторила она, качая головой.

– Сиськи, я хочу посмотреть на твои сиськи.

Женщина начала отступать назад, один шаг, второй, но спасения не было: у нее за спиной, точно обрубок дуба, стояла старая угольная печь – дверца открыта и сдвинута чуть влево, а дальше черная дыра; там ей совсем не хотелось оказаться.

– Джон, ты же не хочешь причинить мне вред. Джон, – проговорила она. – Я тебе помогала.

Он наставил на нее указательный палец.

– Не смей об этом говорить. Не смей, не смей. Как же, помогала она! Ты отправила меня в вонючую больницу. Хорошо же ты мне помогла. – Он принялся дико оглядываться по сторонам, потом увидел банку из-под пива на полу. Он забыл, что все допил, и подошел к Энди. – Ну, давай, показывай.

Она скрестила на груди руки.

– Джон, я не могу…

Он снова ее ударил, так же быстро, как в прошлый раз, открытой ладонью, но не слишком сильно. Когда Энди подняла руки к лицу, он начал наносить ей новые и новые удары. Она не могла от них защититься, не могла остановить его, даже не видела, как приближается его рука.