– Наверное, поэтому он один из лучших криминалистов. Он – фанат своего дела, – Лилья выдвинула подбитый красным бархатом ящик, который наверняка предназначался для хранения украшений, но в данном случае в нем хранилась коллекция пуль, каждая со своим номером. – Каждой кого-то убили, – она выдвинула еще один ящик с пулями, – а этими только ранили.

Фабиан посмотрел на ряды так или иначе деформированных пуль. В первом ящике он насчитал тридцать восемь угасших жизней. Сколько людей их оплакивает, никто и не считал.

– А почему ты не спрашиваешь, узнала ли я что-нибудь о Клаесе Мельвике?

– А ты узнала? Я решил подождать до понедельника. Похоже, все взяли выходной.

Лилья улыбнулась ему лукавой улыбкой, но тут зазвонил мобильный.

– В чем дело? Что? Я просто показываю Фабиану коллекцию Муландера… Прекрати. Если ты мне не веришь, спускайся сюда. – Она прервала разговор и закатила глаза: – Извини, так на чем мы остановились?

– Мельвик.

– Именно. После средней школы он четыре года учился в гимназии Тихо Браге с техническим уклоном. Самые лучшие отметки. После этого учился в Лундском университете на врача, а в 1990-м стал работать терапевтом здесь, в Хельсингборге.

– А Руне Шмекель ведь тоже был врачом?

– Был, но на гораздо более высоком уровне. Руне же хирург и один из самых лучших в стране в своей области. Как бы то ни было, в 1993 году что-то произошло. Клаес попадает в отделение неотложной помощи здесь, в Хельсингборге, и ты только послушай, – Лилья достала из кармана джинсов сложенный листок бумаги, развернула его и стала читать вслух: – «Сломанная челюсть, тяжелые черепные травмы в результате сильных ударов по голове, вероятно, ногами. Пять сломанных ребер, внутренние кровотечения», и так далее, и так далее. Посмотри сюда, – она протянула фотографию настолько избитого, распухшего и до такой степени деформированного лица, что от одного взгляда на него становилось больно.

– Получается, его кто-то избил.

– Я бы скорее назвала это покушением на убийство. Он перенес тридцать шесть операций. Чудо, что он вообще выжил.

– Где-то сказано, как он получил эти травмы?

Лилья покачала головой.

– Его спрашивали, но он отказался отвечать.

– А потом что?

– Ничего.

– Что значит «ничего»?

– Больше я о нем ничего не нашла. Ясно, что если копать глубже, можно что-то разыскать. Но это последние сведения.

– А он мог умереть?

Лилья пожала плечами.

– Может быть. Или уехал из страны.

Фабиан впился зубами в свиное каре и понял, что страшно проголодался.

– Ничего в жизни не ела вкуснее этого каре, – сказала Соня, и остальные гости с ней согласились.

– Спасибо, Соня, – отозвался Муландер. – Но для твоего сведения: это называется не «каре».

– А как же?

– Лопаточный край.

– Ингвар, только не начинай опять, – попросила Гертруда.

– Но ведь это лопаточный край. Почему бы не называть вещи своими именами?

– Потому что это звучит не так приятно и аппетитно, – Гертруда повернулась к Соне. – Не обращай на него внимания. Но если хочешь узнать секрет, почему так вкусно, то это его маринад. Никто не делает такой маринад, как Ингвар. Я часто говорю, что ему надо издать поваренную книгу с рецептами только одних маринадов. – Она подняла свой бокал. – Ваше здоровье и спасибо всем, что пришли!

Они выпили, и ужин продолжился. Чем больше они пили, тем становилось приятнее. Они перескакивали с одной темы на другую. Спорили, насколько на самом деле виноваты врачи во внезапной смерти Майкла Джексона, а уже через секунду обсуждали финальную игру в чемпионате мира по футболу, в котором Швеция даже не участвовала.