– Напротив – очень даже хороша собой.

– Хм, женщина-репортер, журналист в юбке… Любопытно будет ее увидеть, – сбавил тон Ральф.

– Посмеяться над ней за глаза легко, а вот попробуйте стать таким же смелым, как она!

– Пожалуй, вы правы. Мисс Стэкпол ведь беззастенчиво нападает на своих жертв, не дает им прохода? Тут и вправду требуется недюжинная отвага. Возьмет ли она у меня интервью?

– Ни за что на свете! Вряд ли она сочтет, что вы представляете интерес.

– Вот увидите, – пробурчал молодой человек, – она отправит в свою газету рассказ обо всех обитателях дома, включая Банчи.

– Я попрошу, чтобы она этого не делала.

– А! Стало быть, от нее можно ожидать подобных поступков?

– Вполне.

– И все же вы сочли возможным сделать ее ближайшей подругой?

– Не могу сказать, что ближайшей; и все же она мне нравится, несмотря на все недостатки.

– Ну что ж, – промолвил Ральф, – а я, видимо, возненавижу мисс Стэкпол, невзирая на ее достоинства.

– Вы влюбитесь в Генриетту уже на третий день.

– И мои любовные письма появятся на страницах «Интервьюера»? Нет уж, увольте!

Поезд наконец прибыл, и быстро выскочившая из вагона мисс Стэкпол оказалась, как и обещала Изабелла, особой очень милой, хоть и с несколько провинциальным налетом: среднего роста, аккуратной, пухленькой и круглолицей, с маленьким ротиком и нежными чертами лица, с копной отброшенных назад светло-каштановых волос и открытым, слегка удивленным взглядом. Глаза были самой примечательной ее особенностью – смотрели они твердо, но не дерзко, и на каждом интересовавшем их обладательницу предмете останавливались без всякого стеснения, добросовестно пользуясь дарованным им от природы правом.

Подобным образом изучила мисс Стэкпол и Ральфа, слегка смущенного вполне любезным и располагающим видом гостьи, который словно бы давал понять: отнестись к ней с предубеждением будет не так-то легко.

Серовато-голубое платье Генриетты отражало лучи осеннего солнца и тихонько шуршало складками, невольно заставив Ральфа сразу сравнить ее со свежим, еще ни разу не свернутым номером газеты. В этой даме не было ни единой опечатки. Голос ее оказался чистым, высоким и звучным, хоть и не слишком глубоким. Уже заняв место в экипаже мистера Тушетта, она не произвела на Ральфа впечатления набранной крупным шрифтом газетной страницы с кричащими заголовками, чего он подспудно ожидал. Отвечала на расспросы Изабеллы четко и ясно, и Ральф даже осмелился присоединиться к беседе. Позднее, уже в библиотеке Гарденкорта, познакомившись со старым банкиром, Генриетта дала всем понять, что вполне в себе уверена. Миссис Тушетт к гостье выйти не соблаговолила.

– Хочу понять: считаете ли вы себя американцами или англичанами, – сразу заявила мисс Стэкпол. – Мне это необходимо, чтобы верно строить беседу.

– Можете разговаривать с нами так, как угодно вам, – пожал плечами Ральф, – будем только благодарны.

Она вперила в него свой странный взгляд, и теперь глаза ее напомнили молодому человеку большие гладкие пуговицы, крепко сидящие в натянутых петлях. Ральфу даже казалось, что он видит в зрачках мисс Стэкпол свое отражение. Сравнение глаз с пуговицами обыкновенно к людям не применяют, однако было нечто во взоре гостьи, заставившее Ральфа, человека довольно скромного, впасть в затруднение: он почувствовал себя беззащитным и, пожалуй, несколько приниженным. Через день-два, однако, чувство это значительно уменьшилось, хоть и не пропало вовсе.

– Уж не намерены вы убедить меня в вашей принадлежности к американцам?

– Могу быть англичанином или вовсе турком – лишь бы доставить вам удовольствие.