– Сколько угодно! – обрадовался Гордюхин.

– Спасибо. Вот вы только что перечислили людей, которым может быть выгодна смерть Балмасова. Все это посторонние люди, они всего лишь партнеры... Но ведь убийца может оказаться среди его сотрудников, вам не кажется?

Зазвенел телефон, Гордюхин поднял трубку, долго кому-то что-то втолковывал, раздражался, начинал заново и наконец, закончив разговор, положил трубку. Касатонова, занятая своими мыслями, не слышала ни единого слова, но, когда Гордюхин вышел на кухню, она увидела, все-таки увидела хитрая баба, как, возвращаясь, он мимоходом взглянул на себя в маленькое зеркало, прикрепленное к стене в прихожей, поправил волосы, подвигал плечами, расправляя на себе китель. А что его расправлять, тесноват был китель для гордюхинского тела, явно тесноват.

– Так на чем мы остановились? – спросил он.

– Я осмелилась предположить, что убийца может обнаружиться и среди ближайших сотрудников Балмасова.

– Вполне может, – легко согласился Гордюхин. – И эта версия отрабатывается, и эту возможность Убахтин предусмотрел.

– А еще не исключена личная неприязнь, – Касатонова осторожно подводила Гордюхина к своей версии.

– Екатерина Сергеевна... – Гордюхин помялся. – Я вижу, пряники понравились настолько, что с собой вы уже ничего унести не сможете... Но у меня есть еще одна упаковочка... Если позволите, я вам ее подарю.

– Ни в коем случае! Вы здесь умрете с голоду!

– А когда я приду к вам в гости, а я приду в гости очень скоро... Вы и отдаритесь. Принимается?

– С одним условием!

– Заранее согласен.

– Вы не будете отметать версию личных взаимоотношений Балмасова со своим окружением.

– Ни в коем случае! Прямо сейчас я отправляюсь на балмасовскую фабрику, чтобы разнести вот эти повестки, – Гордюхин выхватил из кармана пачку повесток и помахал ею в воздухе. – Я разнесу эти повестки, хотя знал бы кто, как мне не хочется туда ехать! Убахтин попросил по-дружески, я согласился... Если б мы с ним не выпили вот за этим столом по сто грамм, если бы потом не добавили еще по сто... Я бы не дрогнул. А так – дрогнул.

– Но ведь повестки можно и почтой доставить... – неуверенно проговорила Касатонова.

– Можно. Но! Во-первых, на это уйдет неделя, а во-вторых, придет по этой повестке только тот, кто захочет прийти. А кто не пожелает – не придет. Скажет – не получал. Скажет – не прочитал. Скажет – не осознал. Скажет, подумал, что пришел счет за газ, за воду, за электричество!

– Надо же, – протянула Касатонова. – Как интересно... – Она постучала ноготками по поверхности стола, накрытого цветастой клеенкой, посмотрела в окно на проносящиеся мимо грузовики с расписанными рекламой кузовами, опять постучала ноготками, на этот раз по пустой чашке, отчего стук получился звонким и даже как бы праздничным, и наконец в упор посмотрела на участкового. – Я разнесу эти повестки. Тихо! – она повысила голос, заметив, что Гордюхин хочет ее перебить. – Тихо, Николай Степанович... Я разнесу эти повестки, каждого заставлю расписаться в получении, и все они как миленькие завтра же будут у ваших дверей.

– Вообще-то лучше бы им прийти к Убахтину. Он их вызывает, он будет их выворачивать наизнанку и всматриваться в их изнанку хорошо вооруженным взглядом. Но дело не в этом... Зачем вам эта обуза, Екатерина Сергеевна? Вам больше нечем заняться?

– Да! – почти вскрикнула она. – Мне нечем больше заняться, дорогой Николай Степанович! И если вы не отдадите мне сейчас эти повестки, я просто увяжусь за вами и тоже поеду на мебельную фабрику, которую вы так точно назвали балмасовской. Я – понятая! Я уже в деле! И вам не удастся, – Касатонова поводила перед носом отшатнувшегося Гордюхина указательным пальцем, – вам не удастся отшить меня! Убит мой сосед! И моя обязанность сделать все возможное, чтобы преступник был найден в кратчайшие сроки и достойно покаран в полном соответствии с действующим законодательством! Вот! – Она перевела дух, закончив фразу – длинную, пустую, но верную с юридической точки зрения.