Но от Терезии не так-то легко было отделаться. Когда настали времена Империи, когда та самая Жозефина, с которой она когда-то делилась любовью Барра, которой она так часто протягивала руку помощи, если легкомысленной креолке приходилось слишком запутаться в долгах, когда эта Жозефина облеклась в пурпурную мантию и надела на голову корону, тогда Терезию охватило еще более жгучее желание блистать в том дворце, двери которого так жестоко закрывал перед ней властный приказ одного человека. О, как хотелось ей затмить своей победной красотой, грацией, светскостью всех этих новоявленных супруг маршалов и герцогинь, которые неловко путались в своих тяжелых придворных шлейфах! Она, бывшая маркиза де-Фонтене, показала бы им всем, что она не забыла этикета старого режима, несмотря на свое превращение в «богородицу Термидора» и львицу Директории!

Ей оставалось одно средство достигнуть этого. Она должна была попытаться еще раз лично переговорить с императором. Ведь он тоже был мужчина, почему же именно он должен был избежать ее чар? Но где же и когда можно было видеться с ним? Только на маскарадах, которые Наполеон никогда не пропускал и которые были доступны для всех. Терезия была упряма. Император рассказывал сам на острове Св. Елены, что каждый год одна и та же маска подходила к нему. Она напоминала ему о прошлом, вспоминала все то, что она сделала для него и для его близких. Он вежливо выслушивал ее, но ответ был всегда один и тот же. Однажды он сказал ей: «Я не отрицаю, мадам, что вы очаровательны, но вдумайтесь только в то, чего вы требуете от меня. Судите сами. У вас было два или три мужа и куча детей со всего света. Без сомнения, каждый считает за счастье быть соучастником первого ошибочного шага; при втором уже сердятся, но, может быть, все-таки прощают. Но все другие! И потом опять и опять… Вникните в мое положение и судите сами. Что вы сделали бы на моем месте? И к тому же я еще вынужден соблюдать известный декорум».

Терезия не нашла ничего возразить на это, кроме как «Ваше величество, не отнимайте у меня по крайней мере надежды!». Таким же точно образом они еще не раз встречались на маскарадах, и ни тот, ни другая не пропускали этих свиданий.

Но Наполеон оставался тверд в своем решении. В этом отношении он был неумолим даже со своими братьями. Он никогда не мог простить Люсьену его женитьбу на Александрине Жубертон, которая родила ему ребенка до брака. Мадам Висконти не имела доступа к императорскому двору, потому что она была любовницей Бертье. Мадам Грант, возлюбленная, а впоследствии супруга Талейрана, была исключена из придворного общества по тем же соображениям. Он не потерпел бы даже больше ее присутствия в доме самого Талейрана, если бы министр не сделал ее своей законной женой. Он предоставил ему на выбор: или жениться на мадам Грант, или же выгнать ее из своего дома, и предоставил ему решить это в двадцать четыре часа.

Наполеон выказал точно так же не большую снисходительность и по отношению к легкомысленной мадам Реньо де-Сен-Жан-д'Анжели, которая не соблюдала верности ни своему мужу, ни своим многочисленным любовникам. Ее «ошибки» с одним из кобургских принцев были причиной того, что ее муж не сделался министром. 20 февраля 1809 года император писал главному канцлеру Камбасересу:

«Позовите к себе господина Р(еньо) и сообщите ему, что его жена ведет себя самым скандальным образом. Ее будуар – это срам всего Парижа. Она должна немедленно изменить свое поведение, иначе если она будет продолжать вести себя по-прежнему, то я буду принужден дать ей официальное доказательство моего неудовольствия».