– Что, простите? – прищурился репортёр, и я поняла, что он уже теряет всякое терпение. – Вообще-то, это наша работа – освещать важные события города.

– А что, в нашем городе уже закончились действительно важные события? – подхватила Катя с игривой улыбкой. – Нет, нам с девочками, конечно, лестно, что вы бросили другие дела ради нас, но… сегодня мы здесь собрались по организационным вопросам.

– Наверное, в штабе Егора Артёмовича что-то напутали, – невинным голосом подхватила я, – вы уж простите его, но сегодня ничего не будет. Сегодня планировалась только репетиция…

Репортёр было открыл рот, по всей видимости, узнать, что именно за репетиция, но в этот момент в нашу беседу буквально ворвался Егор.

– Так, ребята, без обид, но на сегодня отбой, – быстро и отрывисто произнёс он. – Я свяжусь с вами по дальнейшему, как только всё выясню.

Раздосадовано махнув рукой и бормоча себе под нос какие-то ругательства, репортёр полез в сумку, чтобы спрятать микрофон. Операторы тут же прервали съёмку и начали упаковывать оборудование.

Видя, что телевизионщики ретируются, Егор повернулся к недовольной толпе и поднял вверх руку, привлекая к себе внимание. Галдёж моментально прекратился, и на политика уставились двадцать пар глаз:

– Спасибо за участие и ваши неравнодушные сердца, – веско сказал он. – По остальному всё в силе, спускайтесь к остальным и ждите.

Мужчины с плакатами, видимо, услышав то, что хотели, удовлетворённо закивали и, волоча за собой плакаты, словно белые флаги поражения, потянулись к выходу.

– Короленко, разберись там, – Егор повернулся к помощнику и кивнул на удаляющуюся процессию. – И надеюсь, хоть в этот раз обойдется без косяков!

Когда все разошлись и в холле, наконец, воцарилась тишина, Егор повернулся к нам:

– Ну что, девушки, а теперь давайте поговорим без камер?! – произнёс он.

*****

На протяжении рассказа подруги Марго внимательно смотрела на неё, время от времени помешивая трубочкой наполовину растаявший лёд в коктейле.

– Послушай, я, конечно, знаю, что ты очень хотела ребёнка, – осторожно начала она, когда Настя закончила говорить, – но… ведь… это же не приговор, да? – Марго хотела поддержать её, но не могла подобрать нужных фраз, а те, что приходили в голову, казались ей до зубовного скрежета банальными. – Всегда ведь остаётся шанс…

Настя невесело усмехнулась:

– Ну да… Пять-десять процентов. Просто чудесно! Сначала я не могла родить ребёнка, потому что рядом не было достойного мужчины, а когда, наконец-то, благодаря моим занятиям и практикам Школы он появился, я не могу забеременеть из-за какой-то наследственной патологии яичников, о которой впервые в жизни услышала. – В голосе девушки промелькнули нотки обиды на Судьбу, которая раз за разом ставила ей барьеры, превращая жизнь в забег по трассе с препятствиями. Она помолчала несколько секунд и добавила: – Надо было в двадцать лет рожать, как доктор сказала. Для себя…

Глаза Марго округлились:

– Ты с ума сошла? – воскликнула она. – Для себя?! Тебе что, мало перед глазами примеров этих несчастных? Которые всю жизнь пашут на двух работах и носятся между памперсами, бутылочками со смесью и годовыми отчетами? И к тридцати годам превращаются в потрепанных жизнью старух?

– Но зато я хотя бы смогла бы родить! – выпалила Настя.

– Родить, чтобы что? Положить себя на алтарь этого вечно орущего создания, которое заберёт всё твоё время, личную жизнь, возможности саморазвития, карьеру…

– Ты говоришь как чайлдфри… – произнесла девушка, с ужасом глядя на подругу, и её слова прозвучали так, словно она только что обвинила её в пособничестве Дьяволу.