– Вспоминай, тварь ты неблагодарная!
– Я не помню.
– Вот, сука, ты даже не помнишь, как выделывалась и фотографироваться не хотела, когда хозяин сказал.
Как мне хотелось сейчас выпалить Данилу всё, что я думаю про этот поход в музей, про его дружков, мнящих себя великими соблазнителями и строителями крутых гаремов. Но я была так обессилена, что не могла вымолвить ни слова. Никогда ещё я не чувствовала себя такой слабой и беспомощной.
– Что ты должна ответить, а, мразь? – крепко схватив меня за волосы и резко подняв мою голову вверх, произнес он.
От боли в висках по телу пробежала пробуждающая волна страха, и инстинктивно я ответила то, что так много раз слышала за этот вечер в качестве правильной реакции:
– Прости, хозяин.
– Молодец, сука, вспомнила, – сказал Данил и одобрительно погладил мою спину, плавно спускаясь к ягодицами и затрагивая пальцами промежность.
– За то, что не слушала хозяина, ты получишь десять шлепков. Будешь считать каждый шлепок вслух, поняла?
– Да, хозяин. – Окончательно потеряв всю власть над собой, я закрыла глаза. Шлепок. Жар. Дрожь. Комок в горле.
– Раз.
– Чтобы запомнила, как выделываться перед хозяином. – Следующий удар был ещё сильнее.
– Два.
Боль шла не извне, а откуда-то изнутри, как будто долго спящий вулкан пробудился от землетрясения и начал извержение. Эта боль была не столько физической, сколько эмоциональной, как будто все переживания этого дня нахлынули волной. Это были и страх, и гнев, и усталость, и осуждение, и неприятие, и разочарование, и жалость к себе.
– Три. – Последовал ещё один удар.
Он был сильнее предыдущих, и вместе с ним в голове вскрылись воспоминания из детства, когда отец за непослушание бил меня ремнём по голой заднице. Я вспомнила эту боль, этот страх наказания. И тут меня окатил дикий ужас от осознания того, что всё повторяется, но я, как в детстве, ничего не могу сделать. Только терпеть.
– Четыре, – всё тело содрогалось от болезненных воспоминаний, по щекам катились слезы, которые я уже была не в силах сдерживать.
– Что случилось? – В голосе Данила прозвучал небольшой испуг. Кажется, он не ожидал от меня такой реакции, ведь всем тёлкам это вроде как нравилось. А слёзы – это просто так, для большей драматичности.
– Ничего, – тихо прошептала я.
– Тогда прекращай рыдать, как целка, и считай дальше!
– Да, хозяин.
После короткой паузы последовал ещё один шлепок – довольно слабый по сравнению с предыдущими.
Я машинально произнесла:
– Пять.
– Ты что, сука, считаешь это шлепком, да? – Ещё больше разозлился Данил. – Ещё плюс один! Сколько всего осталось?
Я судорожно начала складывать цифры у себя голове. В моём состоянии эти простые вычисления казались примерами со звёздочкой из учебников по высшей математике.
– Семь, – еле слышно выговорила я, надеясь, что это правильный ответ.
– Молодец, сучка, хотя бы считать научилась за годы просирания времени в долбаном универе.
Так я, с трудом сдерживаясь, чтобы вновь не разреветься и не упасть обессиленной на пол, досчитала до одиннадцати.
– Ну всё, иди ко мне, – сказал Данил.
И тут я поняла, что не могу смотреть на него. Мне было стыдно и омерзительно противно. Я поняла, что если бы были силы, я бы убежала подальше отсюда, чтобы больше никогда не видеть его глаза.
Я попыталась сделать шаг, и тут же рухнула на холодный пол, свернувшись калачиком. Моё тело содрогалось, и я была настолько слаба, что еле осознавала себя.
В таком обессиленном состоянии единственное, чего мне хотелось, – это чтобы меня кто-то обнял, приласкал и пожалел, ведь папа всегда обнимал после того, как наказывал. И вот я уже вся в соплях лежу в объятиях Данила. Я чувствую, что мои сильные переживания очень возбудили его. Обняв меня сзади, он жестко всаживает