По дороге домой изучаю листовку. Я не выставлялась со студенческих лет. Сердце начинает биться сильнее. Когда Джо и Миа еще ходили в ясли, я что-то рисовала, но потом времени на себя уже не оставалось. Кэролайн продолжала участвовать в выставках, а я даже не пыталась.

– Что это? – спрашивает Патрик, увидев на столе объявление.

– В городе есть галерея. Они устраивают выставку картин местных художников, и я подумала… Отнесу им несколько своих вещей, вдруг заинтересуются и выставят в следующий раз. Мне кажется, это будет хорошо не только для меня, но и для всех нас, – говорю мужу и расплываюсь в улыбке. – Если получится, стану выходить на природу, снова писать пейзажи. В жизни появится цель. Со временем, возможно, что-нибудь купят, а деньги нам никогда не помешают. Заплатим хотя бы за краску и обои.

Мне кажется, так я могла бы помочь с ремонтом, однако муж хмурит брови.

– Не думаю, что, выставляясь в старомодной галерее для туристов, можно заработать на рулон обоев. Сара, смотри на вещи здраво: ты не окончила второй курс колледжа, ты не художник. Даже в этом захолустном подобии галереи тебя поднимут на смех.

Не удержавшись, бросаю взгляд в холл, где висит одна из моих работ. Предполагалось, что на ней будет изображен дом, каким его представляет Патрик, но не получилось – ни по цвету, ни по рисунку. Я пыталась спрятать картину, а муж нашел ее и настоял, чтобы она заняла место на стене.

– Конечно, я люблю твои работы, ведь их нарисовала ты, – вздыхает он и притягивает меня к себе. – Это прекрасно – в качестве хобби, но выставка? Ты окажешься в глупом положении.

Патрик бросает объявление в корзину и уходит наверх. Я готова заплакать, щеки пылают. Достаю телефон и, помедлив минуту, набираю номер.

– Анна? Это Сара. Да, Сара с цветами. Слушай… Давай встретимся как-нибудь за чашечкой кофе?

В моем сне, в том, что снится про этот дом – обыкновенный дом, а не про дом-убийцу, – двери всех комнат выходят в коридор, и они всегда заперты. Каждый раз, когда вижу этот сон, они всегда закрыты. Но во вчерашнем сне одна дверь оказалась открытой. Разбудил меня собственный стон, крик, вой, но это неважно. Ведь мой плач все равно никто не мог услышать.

А ты прошлой ночью не просыпался? До тебя не долетели мои стоны? Разве морской ветер не подхватил их, не перенес через весь город? Разве они не проникли сквозь каменные стены? И у тебя, потревоженного эхом моего голоса, не зашевелились на голове волосы?

Выхожу проводить Джо и Миа. Новая школа недалеко, мне хочется пойти вместе с ними, да только одному – семнадцать, а другой – пятнадцать, так что они скорей умрут, чем позволят матери их сопровождать. Бормочу «до свидания!», обхватив себя руками, ежусь на холодном ветру и, пока сын и дочь не скрылись из виду, смотрю им вслед.

Стараюсь глубоко вздохнуть, сглатываю комок в горле и бреду к дому. Вдруг на береговой тропе[4] замечаю размытый туманом силуэт и замираю. Этот кто-то смотрит не на море, а на меня. В лучах холодного утреннего солнца чувствую не страх, нет – ярость и, перебежав дорогу, выхожу на пешеходную дорожку.

– Эй, – ору я вслед удаляющейся фигуре, – в чем дело?

Бесполезно кричать против ветра. Кто бы ни был тот человек, он уже скрылся за холмом. Запыхавшись, преодолеваю половину подъема. Но в тонкой футболке так холодно, что спускаюсь обратно. Проходя мимо двадцать восьмого дома, в окне второго этажа вижу Лин. Наблюдает за мной. Мимо Патрика – он как раз надевает куртку в прихожей – пулей влетаю в дом.