Беру упаковку темазепама. На ней надпись: «Две таблетки перед отходом ко сну». Вытряхиваю две и, помедлив, добавляю еще одну. Последняя застревает в горле. Очень горькая. Залпом выпиваю воду. Сердце начинает бешено колотиться, иду в спальню.

Сажусь на край кровати. Бутылочка со снотворным дрожит в руке. Часы на первом этаже тикают все громче, а я все не сплю. У этих пилюль, наверное, истек срок годности, выпью еще одну. Высыпаю две, проглатываю, не запивая, и ложусь.

Закрываю глаза, пытаюсь представить мягкий белый песок, но вместо этого вижу каменистый берег и грозовое небо, какой-то дом с черными проемами окон; болтающуюся на ветру входную дверь и разорванную ленту полицейского ограждения. Мелькают огни, и я наконец проваливаюсь в сон. Открывается какая-то незнакомая дверь, появляется чья-то тень. Мне кажется, я ее уже видела, пытаюсь пробудиться, но меня засасывает еще глубже.

«Кто там?» – слышу сквозь сон, а тень все ближе и ближе. Она то расплывается, то обретает четкие контуры. «Тсс!» – долетает до меня тихий шепот, и мама… Мама гладит меня по голове, и боль стихает.

Это сон, только сон. Как я устала. Посплю час или два…

– Сара! Какого черта? Что ты натворила?

Кто-то меня будит, тормошит. Во рту, глубоко в горле, чьи-то пальцы. Слишком глубоко. Я давлюсь. Не могу дышать, пытаюсь избавиться от чужой руки, ничего не получается. Это Патрик. Он проталкивает пальцы все глубже – и неожиданно содержимое моего желудка фонтаном выплескивается наружу – на меня, на Патрика, на постель. Боже! Какой ужас, пытаюсь извиниться, а Патрик вытаскивает меня из кровати, ставит на ноги. Они не слушаются, идти я не могу. Тогда он волочет меня на себе, запихивает в ванну и включает душ. Он очень холодный – тело немеет, дыхание перехватывает. Пытаюсь вырваться, но Патрик не выпускает.

Слышу чей-то крик. Похоже, Миа.

– Вызывай «Скорую»! Вызывай «Скорую», черт возьми! – орет муж.

Недоумеваю: зачем? Что случилось? Наконец он выключает воду. Чувствую непреодолимую усталость, хочу спать и опять отключаюсь.

– Сара! Нет, я не дам тебе… Ты не можешь так уйти, черт возьми! Ты не можешь… – Патрик наотмашь бьет меня по щеке, я опять сползаю в ванну, задеваю головой кран и…

– Сара! Сара, проснись… Пожалуйста, прости. Я думал, ты умираешь.

– Мама, ты меня слышишь? Мама!

Это Миа. Ее голос, девочка плачет. Изо всех сил пытаюсь преодолеть навалившуюся тяжесть и проснуться. Открываю глаза. Дочь сидит в кресле рядом с кроватью. Где я – понять не могу.

Я помню… Нет, не знаю. Кто-то… таблетки… Патрик… его пальцы во рту. Пытаюсь сглотнуть слюну, и из горла вырывается какой-то звук. Не слово, нет. Скорее – мычание.

Дочь наклоняется ко мне.

– Мама, господи, ну зачем ты это сделала?

Что я сделала? Миа вскакивает со стула и зовет кого-то через дверь. Входит медсестра в голубом халате – значит, я в больнице, – следом идет Патрик. Только не сейчас. Не могу его видеть. Закрываю глаза и опять засыпаю.

Когда я просыпаюсь в следующий раз, у постели – Джо. Он придвинул стул к кровати, вижу перед собой лицо. Темная волнистая прядь упала на лоб, она скрывает глаза. Сын такой худой, кожа да кости. На постели лежит его рука, тянусь к ней. Джо поднимает взгляд, и я вижу на его губах до боли знакомую полуулыбку.

– Я знал, что ты это сделаешь, – шепчет он и придвигается еще ближе. Чувствую на щеке его дыхание. – Это из-за отца? Из-за него ты хотела покончить с собой?

Что? ЧТО?

На этот раз просыпаюсь окончательно. В палате никого нет, в коридоре темно, где-то далеко эхом отдаются чьи-то шаги. Болит рука – в вену вставлен катетер, рядом с кроватью – штатив с капельницей. Болит опухшее горло. Холодно, вся дрожу, будто подхватила грипп, хотя знаю, что попала в клинику совсем по другой причине.