Анна в смятении обратила взор в ту сторону, куда глядела Годельева, и увидела Филиппа в фетровой кепке с пером. Она вздрогнула. «Я просто ненормальная», – подумала она. Все не так! В окно можно было увидеть и Филиппа, и мотылька, но невеста смотрела на мотылька, а тетушка – на жениха Анны.

– Что такое? Что это за пятно? – вдруг выкрикнула Ида.

Сидя на табурете, бледная от ярости девушка показывала пальцем на зеркальце, которое держали перед ней. Опасаясь припадка, бабушка Франциска сунула второе зеркальце в карман.

– Ничего. Тебе что-то померещилось. Там ничего нет.

– Тогда не убирай зеркало.

Перепуганная бабушка вернула зеркальце на прежнее место. Ида заметила, что у нее сзади на шее фиолетовое родимое пятно. О существовании этого пятна было известно всем, кроме нее.

– Ах, это отвратительно! Ужасно!

Ида вскочила, кипя от ярости. От удивления бабушка Франциска разжала руку. Что-то упало на пол. Послышался звон бьющегося стекла. Звуку вторило изумленное молчание.

Зеркало разбилось. Серебряная рамка уцелела, но из нее торчали разрозненные осколки, которые, словно в безумном беспорядке отражали разные уголки комнаты. Франциска застонала. Годельева бросилась к ней:

– Боже мой, что скажет графиня!

Женщины, затаив дыхание, склонились над осколками, будто над покойником. Ида кусала губы, не зная, что оплакивать – родимое пятно на затылке или разбитое зеркало.

Женщины тихо совещались, уверенные, что графиня может их слышать.

– Нужно найти кого-нибудь, кто сможет его починить.

– Но где? Здесь, в Сент-Андре, нет никого, кто…

– Кажется, я знаю. В Брюгге есть художник…

– Не будьте дурами: сперва мне придется во всем признаться.

– Скажешь ты правду или нет, все равно придется покупать новое зеркало.

– Боже мой, но как?

– Я заплачу за зеркало, – заявила Франциска. – Мы у меня дома, и уронила его я.

– Потому что Ида тебя напугала…

– Я заплачу, – повторила старуха.

– Нет, я! – возразила Ида.

– А деньги где взять? – проворчала Годельева.

Когда они обсудили все варианты, зазвонил пузатый деревенский колокол, напоминая им, что венчание вот-вот начнется.

Годельева подняла голову:

– Анна?

Девушка не отвечала. Годельева, вздрогнув, велела:

– Анна, иди сюда!

Женщины осмотрели мансарду, затем весь этаж: невесты нигде не было.

– Небось помчалась к своему любезному, – заключила бабушка Франциска.

Годельева подняла с пола пару туфель.

– Без сабо?

Вдова землемера указала на свой подарок, валявшийся у лестницы:

– И без расшитых башмачков, которые я ей одолжила?

Ида кинулась к окну:

– Филипп все еще ждет внизу.

– Тогда где же Анна?

Женщины переходили из комнаты в комнату, выкликая девушку. Спустившись на первый этаж, Годельева открыла заднюю дверь, выходившую на луг, и обнаружила на влажной земле следы босых ног, терявшиеся в траве, что тянулась до самого леса.

– Не может быть! Сбежала?!

Следы, далеко отстоявшие друг от друга, хранили лишь форму пальцев ног. Похоже, Анна воспользовалась происшествием с зеркалом: она спустилась с крыльца, легко пробежала через луг к лесу и скрылась.

Лаго Маджоре, 20 апреля 1904 г.

Дорогая Гретхен!

Нет, милая, ты не ошиблась, тебе пишет именно Ханна, твоя Ханна. И если ты посмотришь на приложенный к письму портрет, то рядом с одетым по-царски сияющим молодым мужчиной ты под экстравагантной многоярусной шляпой увидишь коротышку со смущенной улыбкой: это вновь я. Да, можешь прыснуть со смеху. А, уже смеешься? Ты не ошиблась, я глупа. Чего же ты хочешь? У Франца есть два недостатка, которые он скрывал от меня до свадьбы: он обожает шляпы и коллекционирует воспоминания. Что в результате? Побывав у модисток, он превратил меня в клетку с птицами, в девушку с фруктовой корзиной на голове, в вазу с цветами, в грабли, собравшие урожай лент, словом, в расфуфыренный павлиний зад, а затем радостно повлек к фотографу, чтобы увековечить мое посмешище.