С востока горизонт заливало серым водянистым светом. У него сегодня еще один матч по боксу. Но своей матери, с которой он встретится за поздним завтраком, он об этом точно не скажет.

«Каждый твой бой отнимает у меня годы жизни», – пожаловалась она как-то им с отцом.

«Да он этим занимается полупрофессионально», – часто отвечал отец, защищая его. Он знал, что бокс, которым он занимался годами, прежде чем уехать, всегда помогал ему прийти в себя. Привести в порядок мозги.

Через год после возвращения он возобновил занятия. Как часть его постоянной, непрекращающейся реабилитации. «Но только полупрофессионально», – как говорил его отец. Как и подобает светскому льву Готэма.

Хотя он никогда не проигрывал.

Никогда.

Ни единого боя.

О чем его мать не знала и о чем никогда не узнает, несмотря на то что он отчаянно хотел с ней этим поделиться, так это о том, что они с отцом решили, что на бокс легко будет списать все травмы, которые он может заработать во время ночных похождений. Своей настоящей работы.

В образе Бэтвинга.

Он сам придумал это имя – отчасти чтобы отдать должное подготовке, через которую он прошел вместе с Брюсом, но в основном чтобы подчеркнуть свою любимую часть костюма. Часть, над которой он больше всего работал: у него сносило крышу от понимания, какой ужас она наводит на разных подонков. Всего-то и нужна пара раздвижных крыльев, позволяющих планировать на большие расстояния, чтобы преступники наложили в штаны.

С крыльями он легко мог приземлиться на крышу дома и проскользнуть назад в квартиру. Из-за новой соседки проделать это будет гораздо сложнее.

Люк нахмурился, посмотрев в сторону балкона Холли, развернулся и ушел к себе, закрыв дверь. Выстуженный кондиционером воздух покалывал кожу.

Он придумает, как сделать так, чтобы она посчитала его невыносимо скучным.

Люк прошел в гардеробную, где автоматически зажегся свет. Он взглянул на обшитую деревом стену – там висело зеркало в полный рост. Скрытый пульт управления открывал ему путь в другую гардеробную, спрятанную под зеркалом, набитую механическими костюмами, оружием и экипировкой.

Но он взял тренировочные шорты и старую футболку времен морской пехоты и, сунув ноги в стоптанные кроссовки, вышел из комнаты.

Чуть ниже работал круглосуточный тренажерный зал. В это время ночи там никого не будет. В это время дня. Вне зависимости от того, куда можно отнести пятый час после полуночи.

Уходя, Люк краем глаза поймал свое отражение в зеркале. Кожа блестит от пота, а щеки немного впали. Мама за бранчем точно будет волноваться – она всегда была чертовски внимательна и все замечала. Особенно если он не избавится от этого пустого, застывшего взгляда.

Год прошел, а он все еще с ним.

Год он пытался привыкнуть к жизни на гражданке и справиться с ПТСР, чтобы, наконец, сделать что-то значимое и не дать этому городу обратиться в прах. Чтобы отдать дань памяти тем, кто не вернулся домой – или вернулся в ящике из дерева, – и их близким.

Люк прошел в тренажерный зал, где по глазам сразу резанули лампы дневного света и экраны телевизоров над тренажерами, включенные на разных каналах. Хотя они все были ни о чем, одни проходные истории. Правда о нашем мире рекламодателей не привлекает. И зрители, на самом деле, не хотели, чтобы легитимность их огромного дома и расточительного образа жизни подвергались сомнению при встрече с бедностью населения большей части земного шара. С безысходностью, с уродством.

Черт, да они даже на Ист-Энд не могут смотреть слишком долго, а ведь это их собственный, блин, город.