Клуб был не из дорогих, но оформлен с большим вкусом. Его залы были разделены не стенами, а прозрачными пластинами. На них были отпечатаны фотографии московских улиц, но отпечатаны таким необычным способом, что казалось, ты сидишь за столиком прямо в уличном пространстве со всеми его поворотами и даже подворотнями. Это выглядело необычно и почему-то создавало ощущение беззаботности. Той легкой беззаботности, которою полна была Москва.

– Ладно, Нэк, – сказал Альгердас, отсмеявшись. – Мы пойдем. Спасибо. Хорошо посидели.

Никита хотел что-то ответить – наверное, поблагодарить в ответ, потому что посидели в самом деле хорошо и вряд ли он думал иначе, – но тут он заметил кого-то за спиной у Альгердаса, и лицо его просияло.

– Женька! – воскликнул он.

Мадина обернулась. К их столику шла от двери совсем молоденькая девчонка, лет восемнадцати, не больше. Она была маленькая, тоненькая, очень московская; Мадина уже научилась с первого взгляда распознавать черты, присущие облику всех московских девчонок. То есть не всех, а вот этих, милых, симпатичных, которые составляли дневное большинство в кафе и в не очень дорогих, непафосных клубах. Этим девчонкам вообще был чужд пафос. Улыбка у них была открытая и веселая, одевались они с милой простотой, но обязательно с какой-нибудь очаровательной необычностью вроде вышитых валенок и такого же, валяного и вышитого, шарфика.

Именно так была одета девушка, мгновенно оказавшаяся рядом со столиком, за которым сидели Никита и Мадина с Альгердасом. Впрочем, Никита за столиком уже не сидел – он вскочил, и девушка попала прямо к нему в объятия. Она с радостным смехом повисла у него на шее, а он с такой же радостью подхватил ее и расцеловал. При этом ее шапочка, тоже валяная, упала на пол и звякнула: к ней были пришиты бубенчики.

– Вы знакомы? – спросил Никита, опуская девушку на пол. – Это моя Женька.

Женьку можно было бы принять за его дочь, если бы не особенный тон их объятий и не то, как он положил руку ей на плечи, усаживая рядом с собой за столик. В самом движении его руки, в том, как сжались у Женьки на плече его пальцы, было заметно очень сильное чувственное притяжение.

– С Герди мы знакомы, – улыбнулась она Альгердасу. – А…

– А это Мадина, – представил тот.

– Ой, какое имя красивое! – восхитилась Женька. – Можно я тебя буду звать Мадо?

– Пожалуйста, – кивнула Мадина. И добавила: – Ты первый человек, который сразу вспомнил про «Триумфальную арку».

– Про какую арку? – удивилась Женька.

Конечно, романа Ремарка она не читала. Даже странно, как Мадина могла предположить, чтобы эта милая девочка с неомраченным взглядом могла интересоваться такими доисторическими окаменелостями.

Никита «Триумфальную арку», конечно, читал. Они быстро переглянулись с Мадиной. Он усмехнулся.

Но расспрашивать, что это за арка такая, Женька не стала. Она весело улыбнулась, и Мадина улыбнулась тоже: трудно было не откликнуться на такое искреннее обаяние.

– Я и не знал, что ты сегодня сюда забежишь, – сказал Никита, разматывая на Женькиной шее валяный шарфик.

– Я и сама не знала, – снова улыбнулась она. – На самом деле собиралась весь день курсовую писать.

– Надо же, какая ты у меня прилежная, – улыбнулся и Никита. – По-моему, сейчас курсовых никто уже не пишет, все из Интернета скачивают.

– А у нас в институте какую-то программу поставили, – объяснила Женька. – И теперь по одному абзацу определяют, что ты списал и откуда. Пришлось самой париться. – Она засмеялась. Ее смех звенел, как бубенчик с ее шапки. – Ну вот, и я на самом деле быстро устала. И решила пойти выпить кофе. А куда? Конечно, сюда. Я и не знала, что ты здесь.